Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Вот теперь она почувствовала смущение от необдуманно и поспешно произнесенных слов о ценности «обезьяньих костей» – и с энтузиазмом закивала.

А он продолжал объяснять: когда находки посылают за пределы Африки, необходимо получить не только специальное разрешение, но также оплатить страховку, гарантирующую, что все посланное будет возвращено целым и невредимым, а это, плюс стоимость пересылки морским путем, намного превышает их финансовые возможности, не говоря уже о сопутствующих подобному мероприятию проволочках и сложных бюрократических процедурах. Существует также убеждение, что если кости, подобные этим, начнут путешествовать по миру, ученые перестанут посещать Африку, совершая длительные путешествия издалека, а предпочтут изучать их, не выходя за пределы своих кабинетов, и только расписываясь в получении посылок. Совсем недавно в Эфиопии потребовался собственноручно начертанный автограф императора Селассие, чтобы судовладелец принял на борт посылку с челюстью шимпанзе, отправленной для идентификации палеонтолога Франции.

– Все обстоит так плохо?

– Так плохо. И даже еще хуже.

Он встал с кресла и начал кружить по комнате, глубоко погруженный в свои мысли, не последней из которых была мысль о том, настал ли момент высказать свою просьбу.

– А вам случайно не приходилось в Израиле сталкиваться с институтом под названием Абу-Кабир?

– Абу-Кабир? – Она была поражена, услышав это хорошо всем известное в Израиле название в устах чернокожего человека. – Разумеется, это всем хорошо известный Институт патологии.

– Это арабский институт?

– Я бы так не сказала – арабский, – сочла она нужным поправить ученого мужа из Уганды. – Это обычный израильский институт, доступный для всех: для арабов и для евреев равным образом, а звучащее на арабском название досталось ему по названию небольшой деревушки, некогда разрушенной во время одной из войн. Но сам институт находится в Тель-Авиве.

Какое-то время угандиец сидел с закрытыми глазами.

– Абу-Кабир означает «Отец Величайшего из Сущих». Скажем прямо: великолепное, сильное имя для института патологии.

– Великолепное? – Она была поражена. – Для нас это название сопряжено, скорее, со страхом. Если не с ужасом. Ведь основное его назначение – идентифицировать тела тех несчастных, кто погиб во время террористических атак.

– Именно так описывает его функции институтский сайт. Но именно потому что ваша страна столкнулась с таким огромным количеством жертв, Абу-Кабир смог превратиться в самый продвинутый, выдающийся институт, поддерживающий научные исследования, касающиеся в том числе идентификации свидетельств давнего прошлого, пользуясь при этом самыми сложными современными методами.

– Вполне возможно, – сказала Даниэла, скрестив руки и обхватив себя за плечи, – но мне не доводилось не только пользоваться институтским сайтом, но даже и проходить мимо тех мест…

– И вот нам пришло в голову, – продолжал доктор Кукириза, не обращая внимания на ее ремарку, – должны ли мы воспользоваться возможностью, которая возникает при вашем возвращении завтрашним днем, чтобы переправить некоторое количество наших находок в Абу-Кабир для анализа.

– Какие находки?

– Кости. Три маленьких косточки, которые не весят почти ничего и длиной не более двенадцати сантиметров.

– И вы хотите, чтобы я появилась в Абу-Кабире и задала им загадку: «Кем был этот покойник?»

– По нашему мнению, эти кости принадлежат нашей доисторической человекообразной обезьяне Australopithecus Afarensis . Вы при желании могли сами их увидеть. Они дочиста отмыты, и от них ничем не пахнет. Просто сухие кости, но не хрупкие, сломаться они не могут. И много места в чемодане у вас не займут. Мы уже отправили емейл в исследовательский отдел Абу-Кабира. И получили положительный ответ. От профессора Перельман. Она согласилась принять посылку и провести все необходимые тесты.

И когда его желание, наконец, было озвучено, он устремил на нее пылающий взгляд в ожидании ответа. Но Даниэла молчала, похоже было, что она не до конца понимает, чего от нее ждет мировое антропологическое сообщество.

– Но, – нерешительно начала она, – если, как вы говорите, эти кости являются национальным достоянием, не следует ли мне получить официальное разрешение на то, чтобы взять их с собой?

– Да, – без уверток подтвердил археолог. – Разрешение необходимо.

Но как он только что объяснил, процесс его получения сложен и долог, и, вдобавок, весьма дорогостоящ.

Именно поэтому его друзьям и ему самому пришла в голову мысль обойти бюрократические препятствия, обратившись к ней и рассчитывая на ее сочувствие и добрую волю, потому что кто же заподозрит леди средних лет, ничем не вызывающую подозрений обыкновенную туристку, в том, что она контрабандой вывозит такие важные для мировой антропологии кости? И кого могут заинтересовать подобные кости в здешнем аэропорту? Здесь немало людей, понимающих толк в костях, и они с первого взгляда поймут, что это кости животных, а не человека. Но даже если дотошные таможенники захотят к чему-либо придраться, кто из них способен определить, что этим косточкам более миллиона лет? Да и почему это должно кого-то волновать? Еще раз – это кости животных, а не человека. В конце концов, если мы предположим, что кто-то – в Африке ли или в Израиле – захочет получить ответ на вопрос, откуда у нее и зачем ей понадобились сухие эти кости, она может чистосердечно признаться в том, что просто наткнулась на них в каком-то заброшенном месте и решила привезти домой в качестве сувенира из Африки, сделав из них пресс-папье.

Лицо Даниэлы осветилось улыбкой. Она уже знала ответ, но осмотрительно придерживала его.

– Мы, конечно, попросим разрешения у вашего зятя, но прежде всего хотели бы услышать от вас, возможна ли с вашей точки зрения и для вас персонально подобная миссия.

Она ответила весело и быстро:

– Возможна. Если это и в самом деле так важно для вас.

– Для нас… Знали бы вы, насколько!

– А если так… – и голос ее, став громче, прозвенел, – тогда оставьте в покое бедного моего зятя. Я согласна. Так зачем же нам тревожить еще и его?

Шторм, ветер и дождь сопровождали взаимное их путешествие от побережья к столице, делаясь все хуже и хуже по мере того, как дорога приближалась к нижнему Иерусалиму. Но машина скорой помощи, даже принадлежавшая частной компании и выглядевшая довольно потрепанной, имела право преимущественного пользования скоростными полосами движения, выделенными для автобусов, и возможностью парковки, по своему усмотрению и при необходимости, где угодно, включая обочины подъездных путей возле здания старого кнессета. Яари-старший быстро стащил с головы шляпу, натянув на ее место полиэтиленовое пончо и в помятом черном костюме, дополненном красно-бордовым галстуком, подрулил прямо к ступеням, после чего изумил свой эскорт вопросом, звучавшим не то как просьба, не то как приказ: может ли он, покинув свое инвалидное кресло, взобраться на последний этаж, опираясь только на трость.