Ян Висе - Святая и грешница

Теперь он потребовал, чтобы ему показали алтарную картину, о которой он слышал так много Прекрасных слов. Говорят, что он споткнулся о высокий порожек убогой церквушки и плюхнулся на четвереньки, а точнее, оказался лежащим на брюхе на земляном полу церкви.

Он сердито поднял голову.

Поднял, да так и застыл. Прямо перед ним, высоко на алтаре, висела чудеснейшая картина, такая чудесная, что дух перехватило. А епископ неплохо разбирался в живописи.

На следующий день епископ поспешно засобирался в дорогу, чтобы поскорее вернуться к цивилизации. Я думаю, что он принял решение немедленно, в первый же день, как только увидел картину. Понял, что ей не место в такой глуши и что нужно спасать ее для цивилизованного мира.

Вернее сказать, он мгновенно сообразил, что картину в качестве дара следует послать в Ватикан, а в придачу и несколько мешков доброго вина из Долины. Он надеялся обратить внимание Папы, который в скором времени должен был выбрать нового кардинала, на свою персону и повлиять при его выборе.

Во всяком случае, рассказывают, что в первый же вечер пьяненький епископ потребовал принести письменные принадлежности и натужно сочинил сопроводительное письмо, которое позже вместе с картиной и вином благополучно прибыло в Рим.

Местный священник всей душой поддерживал планы епископа, ведь у него были свои расчеты и представления о действенности даров в Ватикане.

Накануне отъезда епископ служил мессу, и народу в церкви собралось предостаточно. Грянула многоголосая песнь. Возведя очи к небу, люди восхваляли Господа. А потом началось нечто неожиданное. Когда отзвучала последняя молитва и члены общины получили епископское благословение, епископ вновь поспешил к алтарю.

Он подошел к картине, снял ее с алтарной стенки, где она висела с незапамятных времен — с алтаря церкви, которая была ее домом. Наступила гробовая тишина, передают, что даже птицы в Долине замолкли. И тут епископ на секунду замешкался и прокашлялся.

Со смущенной миной на одутловатом и чванливом лице он возвестил общине, что лично доставит картину в Рим. Ее, мол, место там. Быть может, ее поместят в церкви, много лет назад выстроенной Папой Николаем над могилой Святого Петра.

Ни жестом, ни словом не выказали своих чувств деревенские жители, и этим все было сказано. Отъезд епископа прошел в полном молчании, в звенящей угрожающей тишине.

Вечером того дня жители Долины пришли в церковь для свершения своего обычного песнопения. Но случилось нечто невообразимое — они не смогли запеть. Чудное пение, дарованное им Богом, ушло от них, как и другое принадлежавшее им чудо — картина с изображением Мадонны с младенцем.

Ни то, ни другое не вернулось, никогда.

Вскоре епископ получил вожделенную огненно-красную мантию кардинала, но позже о нем вспоминали только в связи с вином, подаренным Ватикану. С тех пор это вино ежегодно прибывало в Ватикан из Долины Песнопений в кожаных мешках».

«А что сталось с деревенским священником?» — спросила жена.

«Почестей он не обрел. В миру о нем позабыли, дети общины избегали его. Священник почти голодал, потому что материально зависел от приношений прихожан. Так продолжалось около двух лет, а потом он вообще перестал показываться на людях.

Прошло еще десять лет, пока церковное начальство не встревожилось и не послало в Долину нового священника. Тогда-то извлекли из помещения, соседствующего с церковью, скелет злобного и угодливого священника и закопали его в землю.

Впоследствии на продажу вина Ватикану был введен особый налог как наказание местным жителям за строптивость, но и одновременно как средство для поддержания жизни священника. Налог полностью шел на его содержание.

Теперь нам многое стало ясно. Было не по себе. Мы находились в комнате, где десятилетиями лежали нетронутыми останки здешнего Иуды. Священник словно угадал наши мысли.

«Я вынужден жить здесь, — сказал он, — все мы, здешние священники, после 1808 года обязаны искупать совершенный грех. Дары Бога, чудо — были отняты у людей. Мое призвание и призвание тех, кто придет после меня, состоит в вечном покаянии».

Я рассказал ему о судьбе картины в Риме, что она провисела два века во мраке, в закрытой галерее, никому не принося радости. Он огорченно поднял свою кружку и отхлебнул вина.

Больше нам нечего было делать в Долине Песнопений. На следующий день мы тронулись в обратный путь, опять медленно и осторожно брели за лошадью и повозкой, преодолевая грозные перевалы.

Жирный епископ не выходил у меня из головы. Вот и он так же возвращался домой из Долины Песнопений. Если бы жители Долины захотели, они могли бы напасть на него и вернуть чудо, что по праву принадлежало им.

Но для Бога любой грех есть грех, а длинная рука властей рано или поздно дотянулась бы до них.

Мы не разговаривали, когда ехали на машине домой, молчали, погруженные каждый в свои мысли. Но тут сломался наш автомобиль. Он был старый и порядком изношенный. Это как по волшебству перенесло нас обратно в реальную жизнь.

До Рима мы добрались на автобусе, усталые и упавшие духом.

Нам, вернее моей жене, нужна была машина. И я обещал ей как можно скорее совершить все формальности, чтобы получить денежную ссуду и купить автомобиль.

Утром следующего дня я отправился в банк, где представился и объяснил суть моего дела. Ждать мне пришлось недолго, к моему удивлению меня пригласили прямо к директору. Никогда не думал, что такой пустяк, как кредит на автомобиль, мог заинтересовать руководство банка.

Директор был сама любезность, собственноручно оформил нужные бумаги, по которым я мог получить деньги в кассе.

Когда я подписал заемное письмо и хотел идти, он вдруг схватил мою руку и бережно пожал ее.

«Передайте сердечный привет вашей супруге, — сказал он, — я познакомился с ней недавно на приеме, очаровательная женщина».

Я передал жене его привет. Но она не могла припомнить, кто это был.

Мы купили новый скоростной автомобиль марки «Альфа Ромео», жена такой и хотела. Должен признаться, что мне он тоже нравился, и даже очень. Только вот долг за него не давал мне покоя. Жену же это совершенно не волновало.

Об автомобиле я вскоре забыл. Меня целиком захватила картина. О ней узнали и в мире искусства говорили как о сенсационной находке. Каждый именитый искусствовед почитал своим долгом высказать свое мнение в газетах. Первые статьи о картине были опубликованы в специальных журналах, в Ватикане и в университете Рима прошли семинары с участием экспертов, съехавшихся со всего мира.

Я держался в тени. Поначалу несколько газет взяли у меня интервью — все-таки я первым обнаружил этот шедевр. Но потом журналисты посчитали, что библиотекарь, всю жизнь проведший среди манускриптов в архивах, не может представлять собой ничего примечательного.