Ян Висе - Святая и грешница

Разузнали, где отыскать этого художника, послали к нему без промедления посредников для переговоров, они без труда нашли живописца: он оказался в ближайшем городке по ту сторону гор. Работал там над алтарной картиной.

Переговоры прошли без особых осложнений. Перед отъездом посредники получили подробные инструкции насчет более выгодных условий заключения сделки, а ростовщик заранее высчитал все с присущей ему дотошностью. Быстро договорились и о плате, и о других условиях работы.

Под другими условиями имелось в виду питание и жилье на все время работы. Живописец сохранил за собой право выбора модели для изображения Мадонны с младенцем. И картина будет считаться законченной, когда сам художник сочтет свою работу завершенной.

Довольные посланцы возвратились домой, и горожане встречали их с ликованием.

С ликованием же принимали они и живописца, когда спустя два месяца он въезжал в город в сопровождении женщины с ребенком. С триумфом проводили до самого дома, специально выбранного для него. Хотя предполагалось, что работать над заказом он приедет один, тем не менее, с почтением отнеслись и к женщине, и к ребенку.

«Нет», — отвечал он на вопрос, не его ли это семья; оказалось, что это — модели для картины, которую он будет писать.

В доме, куда поселили художника, отдельную комнату отвели под мастерскую, чтобы он мог спокойно работать, но художник сразу дал понять, что у него совсем другие планы. Он хотел бы писать свою картину в церкви, чтобы создать произведение искусства, в котором будут слиты воедино сюжет, свет и пространство. Он должен был писать его в условиях той освещенности, в которой будет помещена картина.

Освободившуюся комнату отвели женщине с ребенком.

Никто не был против, чтобы художник рисовал в церкви, если только, конечно, он не будет делать этого по святым дням. Так оно было даже удобней и лучше: церковь открыта целый день, можно входить и выходить, когда тебе захочется, можно наблюдать за работой художника с самого начала и до завершения.

Живописец, кажется, тоже не возражал против того, чтобы люди приходили и смотрели, как он работает. Он разрешал наблюдать за его работой, конечно, если стояли в отдалении, вели себя тихо и не разговаривали.

В первые дни любопытных было не так уж много. Заглянет на минутку один, другой. Но и смотреть, собственно говоря, было нечего.

Доска, на которой художник собирался писать картину, состояла из трех частей. Она опиралась на подставку, укрепленную в полу. Первая неделя ушла на подготовку поверхности доски. Слой за слоем художник наносил на нее клей. Трещины в доске заделывал смесью клея с опилками. После каждого смазывания дерево должно было просохнуть. Одновременно он работал ножом, устраняя все шероховатости так, чтобы поверхность была ровной, но не гладкой.

Когда он закончил обработку доски клеем, разорвал на полоски кусок отбеленного полотна, которое он заранее прокипятил, чтобы удалить любые следы жира. Эти полосы он пропитал клеем и разложил по всей поверхности доски. Он тщательно разгладил ткань руками, чтобы не было ни малейшей неровности в швах. Потом доске опять предстояло просохнуть.

Я описываю подготовку доски в подробностях, но лично я этого не видел, просто он сам позже поведал мне о приемах своей работы, сидя за бокалом вина в траттории.

Подготовка доски требовала много времени, но каждую свободную минуту художник использовал для того, чтобы наметить расположение фигур на будущей картине. Женщина с ребенком сопровождали его в церковь с первого дня. Художник тщательно изучал направление света, струящегося от высокого окна, его интенсивность, особенно возле алтаря. Свет должен был падать на лицо женщины, но определенным образом. Снова и снова он просил ее сесть по-другому, принимать различные позы, поправлял складки ее простого одеяния и показывал ей, как она должна держать ребенка. Для каждой позиции он делал наброски углем на бумаге, пытаясь отыскать оптимальный вариант.

Поначалу те, кто заходил в церковь, были разочарованы. Они видели только человека, который и не рисовал вовсе, а занимался обработкой своей доски. Но поскольку обсуждать все равно что-то нужно, они сосредоточили все свое внимание на этих двоих: на мужчине, который был художником, и на женщине, которая служила ему моделью.

Все, кто видел их, говорили о нежности и терпеливости, которые живописец выказывал в отношении к женщине. Правда, кое-кто из посетивших тогда церковь позже ворчали, что они, дескать, сразу раскусили страсть художника к женщине, что когда он занимался с нею, был заметен не только художнический интерес.

Что ж, может, так оно и было. Может, они говорили правду, чужие люди, заметившие со стороны то, что художник в своей невинности и простоте сам не понимал или в чем не смел себе признаться.

Его повседневное присутствие рядом и постоянная забота вызывали в ней ответное чувство великой благодарности. Глаза ее буквально лучились. Лицо светилось покоем и счастьем, добродетелью и целомудрием, наполняя светом и благолепием церковное здание. Постепенно родилась иллюзия присутствия Богоматери.

Его доверие вселяло в нее уверенность в своей роли, роли избранницы Божьей. Так говорили все, кто видел ее.

В конце концов облик женщины стал темой ежедневных толков и пересудов на базарной площади. Все видевшие ее пытались выразить в словах свои впечатления, ощущение действительного присутствия Мадонны в этой церкви.

По вечерам народ собирался в траттории, и там тоже говорили только о женщине и о художнике в церкви. Я не разделял тогда возбуждения горожан и не имел никакого желания зайти в церковь.

Не удивительно, что однажды всем скопом решили пойти в церковь и все вместе взглянуть на женщину. Огромная толпа собралась и в возбуждении своем хотела разом прорваться в церковь. Как и следовало ожидать, художник потерял терпение и сердито собрал свои рисовальные принадлежности. Женщина закуталась в покрывало, и они вместе направились к своему жилищу. Они закрылись в доме и двое суток не выходили, пока Старейшины не послали гонца с письмом, в котором извинялись за происшедшее.

Отныне было решено ежедневно закрывать церковь на те часы, когда там работал художник. Позже мне стало ясно, насколько подобное решение было на руку Совету.

Не прошло и дня после принятия этого решения, как художник быт уже в церкви, работал с увлечением, и с ним были его женщина и ее младенец.

Между тем, любопытство людское не затухало, оно все возрастало. Теперь, когда эти двое шли в церковь и из церкви, горожане высыпали на улицу. Каждый хотел — хотя бы одним глазком — взглянуть на нее. Те, кто видел ее раньше, когда церковь была открыта для всех, и те, кто лишь наслышан был о ее красоте. Но они зря старались. Женщина торопливо проходила по улицам рядом с художником, и лицо ее было скрыто под покрывалом.