Ян Висе - Святая и грешница

Она протянула руку, чтобы взять корзину, и благодарила его за помощь. Что она подумала, когда ее рука вновь коснулась его руки? Несомненно, она ощутила сладкую истому, но пришло ли к ней уже тогда решение, как поступить? Возможно, что в этот момент она и отдалась на произвол судьбы.

Она просила его передать привет родителям и вошла в дом. Он бежал по улицам как сумасшедший, закрылся дома на ключ в своей комнате, упал на кровать и рыдал. Никогда, думал он, никогда я не смогу отдаться своей любви.

Однако через неделю счастье ему улыбнулось. Наступило время охоты. Вместе с матерью и сестрами он стоял перед своим домом, прощаясь с отцом и дядей, которые выезжали из города в компании веселых взрослых мужчин. Внезапно он ощутил радость, что он не с ними, что только на будущий год возраст позволит ему охотиться. Летом он требовал от отца уже в этом году взять его с собой. Но отец был непреклонен. «Всему свое время, — сказал он, — год тебе еще ждать до охоты».

В тот день он не пошел к дому своей родственницы. Несколько раз порывался сделать это, но мужество покидало его в последний момент. Однако после бессонной ночи он бесповоротно решился и уже не помнил, как оказался перед дверью ее дома. Помедлил немного, а потом осторожно дернул ручку двери. Ни звука не донеслось из дома. Он постучал, снова постучал сильнее, и услышал шаги за дверью. Опять почувствовал, как все внутри замирает, и жаром вспыхнуло его лицо.

Дверь открылась, перед ним с улыбкой стояла она. Она приветствовала его, просила войти и закрыла за ним дверь на ключ.

Рассказчик снова умолк. Он сидел неподвижно и в мыслях своих был далеко-далеко отсюда. Едва ли он замечал их, этих юношей, окруживших его, воспоминания былого текли в нем, словно слезы из глаз. Рассказ иссяк.

Разочарование было явным и неприкрытым.

«И это все?»

Тени на базарной площади удлинились, совсем скоро солнце спрячется за горами на западе. Последние зазывные крики менял и торговцев, и вот уже внезапно все смолкает, укрываясь мраком, прокравшимся на площадь и в город.

«Нет, — сказал седовласый рассказчик, — не все. Пока мы живы, нет конца ничему, даже если мы того и желаем.

Этот эпизод человеческой жизни был важен, когда он произошел, поэтому он никогда не потеряет своего значения для юноши, покуда он жив.

Но то, что случилось между юношей и его родственницей, останется тайной этих двух людей. Так они того пожелали и желание их да сбудется».

Теперь он надолго замолчал. Молодые люди тоже молчали, подождали немного, а потом встали и разошлись, растворившись во тьме ночи.

И тут рассказчик заметил одного юношу, который оставался сидеть, почти невидимый в полумраке. Я был неподалеку, тоже скрытый в объятиях ночи.

Он почувствовал упорство юноши, но также его нерешительность. Движением руки он показал ему, что позволяет заговорить.

«Как мне быть?» — спросил юноша с упрямством в голосе.

«Я не могу дать тебе совет, — сказал рассказчик, — у любви несколько периодов. В период вожделения советы не помогают».

«Как ты поступил?»

Вопрос был задан. Вряд ли юноша интересовался судьбой рассказчика, но его собственное вожделение неистовствовало в нем и требовало ответа.

Рассказчик размышлял, я чувствовал, что он колеблется, стоит ли отвечать юноше, но наконец решился:

«Я вот что скажу тебе. В ту ночь, когда я на один день раньше других вернулся с охоты и нашел свою жену и юношу спящими в объятиях друг друга, в постели, мир раскололся предо мной».

Вчера вечером мы встретились в траттории как братья.

Мы не произнесли ни слова, пока на нашем столике не появилось вино.

«Как ты поступил?»

Он заглянул мне прямо в глаза и ответил:

«Я был в неистовстве, во мне бушевала ревность.

Одно страшное мгновение — мне хотелось все порушить в своем горе. Однако я покинул дом, где спали эти двое. Эта ночь была для меня адом. Я метался по городу, словно загнанный зверь. Не отдавая себе отчета, что делаю, я оседлал лошадь и помчался вон из города.

Вот так это было. Спустя много недель я возвратился в город.

Я любил свою жену, но видеть ее больше не мог».

Я чувствовал, что он не все рассказал, но мне не хотелось расспросами бередить его душу. Мы оба несли в себе зерно горечи, оба пытались избавиться от этого. Но в то время как я только и говорил, что о Марии, он о своей жене не обмолвился ни словом.

Но все же как на ладони было заметно, насколько он несчастлив, и я понимал, что он искал моей близости. Он подливал себе вина, не замечая этого, явно по давней привычке, но не пьянел. Вино не действовало на него.

Он хотел говорить о картине, которую я писал. Вернулся ли я к работе?

Я сказал ему, что я наконец отважился сходить в церковь, видел картину и остался доволен ею. Мария светилась навстречу мне во всей своей чистоте, она была на картине такой, какой я знал ее в жизни. Я признался ему, что шел в церковь со страхом: а вдруг в картине я выдал себя, так или иначе показал, что догадывался — притом и с самого начала — что рисовал грешницу.

Я доверил ему свою тайну: картина почти готова, но я чувствую потребность кое-что изменить в ней.

Я написал Марию на голубом фоне, таковы были мои планы с самого начала. Этим я хотел подчеркнуть чистоту Марии. Но теперь я думаю иначе. И именно он, рассказчик, помог мне. Я сказал ему об этом.

«Ты открыл мне глаза, — сказал я ему и поднял бокал с вином. — В жизни бывает, что унижение и страдание ведут к очищению в человеке. Невинность связана с незнанием и неведением, но с годами она неизбежно теряется и должна теряться».

Он только пожал плечами в ответ на мои излияния, и мы продолжали молча пить вино.

«Вот почему я хочу изменить задний план в картине. Он должен говорить о зле».

Рассказчик бесстрастно взглянул на меня, допил свое вино, и заговорил.

«Я мог бы продолжать помогать тебе. Что такое зло, я прекрасно знаю. Оно во мне самом, точно так же, как и в других людях, да и в самом городе. Ты познакомился с предводителем Старейшин… Будучи ростовщиком он постепенно захватил почти всю власть в городе. Долговые письма, на большие и меньшие суммы, подписанные многими гражданами города, хранятся у него, он правит городом ради собственного процветания и благополучия.

Его выбрали предводителем Старейшин не потому, что именно ему доверяли. Страх перед ним открыл для него дорогу к власти. Я должен рассказать тебе историю. О силе зла.

Это случилось не так уж давно, всего несколько лет назад, должно было бы привести к потере уважения на веки вечные. Но нет. Какое-то время над ним посмеивались, но впоследствии происшествие еще больше укрепило его власть».