Ян Висе - Святая и грешница

Я не удержался, мне нужно было выговориться. Путанно и бессвязно начал я свою исповедь, он должен услышать все, все о моей омерзительной змеиной жизни.

Он дал мне выговориться, ждал, пока я не изолью душу. Но и после этого он не особенно много сказал. Взгляд его был грустен, когда он, криво усмехнувшись, поднял свой бокал и отпил вина.

«Вот какие мы все, — сказал он. — Будь доволен, что твое зло является тебе только во сне».

Он помолчал еще немного. Собирался сказать что-то о себе?

«Зло неотделимо от человека, поэтому его приходится прощать», — сказал он.

«Но когда оно соединяется с гордыней, это непростительно», — добавил он.

Кривая улыбка, скорее ироническая ухмылка, обращенная к себе самому.

Было уже поздно, когда я покинул тратторию. Несколько раз за вечер меняли масло в светильниках. Несколько раз за вечер наполняли кувшин вином. Мое отчаяние не казалось мне таким уж безнадежным. Просто все истории, рассказанные в последние дни, перемешались во мне и привели меня в состояние беспокойства и замешательства.

Когда мы, наконец, поднялись из-за стола и пожелали друг другу спокойной ночи, он посмотрел на меня: «Радуйся, что тебе удалось обуздать гордыню», — повторил он снова.

Несмотря на эти его слова, дома я пал на колени и от всего сердца молил Бога простить мне все мои прегрешения, мои злобные мысли. Мне стало спокойнее. Я крепко заснул и проснулся сегодня с удивительной уверенностью:

Я смею пойти в церковь и смею смотреть на картину с Марией. Я знаю, как нужно заканчивать картину. Мне не надо искать зло в других людях, чтобы представить его на заднем плане картины. Оно есть и во мне, только я не умел его распознать. Я вот как себе мыслю: весь задний план в картине выпишу как одну злобную греховную поверхность, в смешении всех красок. Только за работой я смог познать зло в себе, а познав, войти в мир с Богом.

Картина закончена. Будто в лихорадке писал я задний план. Наконец настал момент, когда не осталось ничего, что я хотел бы изменить. Все должно быть так, как оно есть. Я знаю, что картина совершенна. Я хотел бы показать ее моему старому учителю, наверняка услышал бы похвалу от него. Ничего похожего я раньше не писал.

Теперь осталось уладить кое-какие дела в городе, а потом я уеду, уеду искать Марию.

Пишу в спешке, я уезжаю, через час отправляется корабль, он привезет меня к Марии.

Ночью Мария явилась мне во сне. Она была бледна и серьезна и сказочно красива в своей черной одежде.

«Я знаю, ты хочешь найти меня, — сказала она, — поэтому иди завтра утром в гавань. Там ты увидишь корабль синего цвета, который держит путь на юг. Капитан невысокого роста, со шрамом от глубокой раны во всю левую щеку, от уха к уголку рта. Поезжай этим кораблем, и ты найдешь меня».

Я хотел было ее еще расспросить, но она исчезла. Вчера я был в гавани. Там я видел корабль синего цвета и капитана со шрамом.

Рано утром я снова направился туда и нашел корабль и капитана. Корабль был уже готов к отплытию в направлении Анконы, но мне обещали подождать, пока я сбегаю за вещами.

Я не успею получить деньги за картину. Но кое-что у меня осталось от прежних заказов, и я рад даже, что не увижу больше этих Старейшин. Женщина, которая присматривала за домом, обещала мне, что она сообщит в Совет, что картину я закончил и что я уехал.

Я укладываю в пакет мои записи, они очень мне помогли, пока я работал над картиной. Я уверен, что ты, рассказчик, будешь меня искать.

Женщину я предупредил, чтобы пакет она отдала тебе. Это ведь твои истории я записал, и, насколько я знаю тебя, ты воспользуешься записями о Марии, чтобы рассказать новую историю.

Я вижу, как сейчас, предводителя Совета Старейшин, и себя, стоящего перед ним. Я искал ростовщика, хотел купить картину. Как я и думал, он сначала очень удивился. В этом удивлении были и подозрение, и радость. Я видел, как его бледные пухлые пальцы перебирали золотую цепь, свисавшую до самого брюха.

Подозрение — потому что это важная часть всех сделок и операций, если речь идет о деньгах.

Радость — потому что он уже раздумывал над тем, как отделаться от этой картины. За любую цену, думал он. Но теперь вдруг подвернулся случай хорошо заработать на продаже.

Когда начали торговаться о цене, я повел себя очень осторожно, не сказал то, что мог бы сказать: художник ничего не получил за свою работу, потому что покинул город, причитающаяся по контракту сумма еще не выплачена. Но я боялся вызвать подозрение у ростовщика. А картина нужна, нужна была мне.

Однако в любом случае я должен был предложить свои условия. Когда мое предложение не было принято, я прервал переговоры, попрощался и ушел. Я рассчитал правильно, день спустя ростовщик послал ко мне гонца с письмом. Он уступал. «Правда, город понес колоссальные убытки от такой сделки», — писал он в письме.

Да, картина стоила тех денег, что я дал за нее, и даже много больше. Но я хорошо знал и то, что Старейшины несказанно были рады, рады этой сделке, ведь картина принесла им одни неприятности.

Мне тяжело было прощаться с хозяевами гостиницы. Хозяйка прослезилась, когда я обнял ее и поцеловал. Да и хозяин выглядел невесело. Он распрощался со мной как со своим добрым другом.

Стоит ночь. Скоро мне предстоит начать мой путь домой, три дня мне придется шагать пешком из этого села в горной долине до побережья, к Лигурийскому морю.

Не спится. Недавно я был в церкви и видел священника, распростертого в молитве перед алтарем. Огонек простой свечи бросал неясный отсвет на алтарную картину.

Вот уже два дня, как я здесь. Приводил в порядок бумаги, мои и его. Художника. Переписывал набело. Все думал и думал о себе и своих делах, решил отчитаться перед собой.

Сюда, в эту заброшенную долину, я пришел десять лет назад. Тогда тоже была ночь. Я был беглецом. Три дня скитался в горах. Верхом по горным тропам не проедешь. Я осторожно карабкался сам и проводил лошадь, минуя опасные кручи и перевалы. Дождь хлестал в лицо. Ветер валил с ног. Холод объял все тело и сковал его железными обручами. Не раз и не два возникало искушение — покончить со всем и броситься вниз головой в ущелье.

Однако я выдержал. В потемках я не заметил, как оказался внизу, в долине. В небольшом селении с едва приметными низкими домиками, строениями из камней, не скрепленных цементом. Одна только церковь несколько выделялась среди прочих домов, хотя и выстроена была таким же способом. Крест наверху здания подтверждал назначение строения.