Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

– Тоже мне тайна, – ровным голосом проговорила она. – Профессор сам мне сказал, что улучшения нет. А вот ухудшение есть! Я просто сама хотела взглянуть, вот и попросила вас показать снимки. Вообще не понимаю, кто придумал весь этот театр для пациентов, лишь бы те правды не узнали. Гораздо лучше знать все как есть!

– Большинство не в состоянии вынести правду.

– Я лично вполне в состоянии. Почему же вы ничего мне не говорите?

Такое чувство, будто там, в бездонной глубине над невидимым манежем, она слышит мертвую тишину обомлевшей от ужаса публики.

– Вы же сами сказали, что все и так знаете, – потупилась сестра.

– Знаю что? – спросила Лилиан и замерла, затаив дыхание.

– Ну, ваши снимки, вы же разбираетесь…

Мертвая тишина ожидания внутри вдруг оборвалась, сменившись резким, жутким свистом падения.

– Разумеется, я знаю, что лучше не стало, – медленнее, чем хотелось, произнесла Лилиан. – Это ведь часто бывает.

– Конечно, – с облегчением подхватила сестра. – Перепады все время случаются. То лучше, то хуже. Небольшие рецидивы – обычное дело. Особенно зимой.

– И весной, – добавила Лилиан. – А также летом. И осенью.

Сестра рассмеялась:

– А вы с юмором… Вам бы еще волноваться поменьше. И предписания профессора выполнять. В конце концов, ему-то лучше знать, что да как.

– Хорошо, буду выполнять. Платье свое не забудьте.

Лилиан просто дождаться не могла, когда же это существо заберет снимки, платье и наконец уйдет. Казалось, вместе с ней, в складках ее белого халата, в комнату из палаты Мануэлы проникло дыхание смерти. До чего же она безмозглая! – пронеслось в голове. – До чего все мы безмозглые по отношению друг к другу! Ну почему она не уходит? Сколько можно, да еще с таким умиротворением на физиономии, складывать платье!

– А эти двести граммов вы быстро опять наберете, – утешила ее сестра. – Только кушайте как следует. Прямо за ужином сегодня и начинайте! А десерт сегодня какой! Шоколадное суфле с ванильным соусом!

«Сама напросилась, – думала Лилиан. – И не потому, что такая мужественная, а наоборот, потому что трусиха. Сама себе вру. Ведь я совсем другое хотела услышать! И ведь всегда так: всегда хочешь услышать совсем другое!»

В дверь постучали. Это был Хольман.

– Клерфэ завтра уезжает. А сегодня ночью полнолуние. По такому случаю в «Горной хижине» традиционный праздник. Как насчет того, чтобы удрать и вместе с ним туда смотаться?

– И вы тоже удираете?

– Да. В последний раз.

– Мануэла умерла.

– Я слышал. Что ж, наверно, оно к лучшему. И для троих ее родичей – да и для самой Мануэлы, пожалуй, тоже.

– Вы уже заговорили как Клерфэ, – Лилиан неприязненно усмехнулась.

– По-моему, всем нам со временем придется заговорить как Клерфэ, – невозмутимо возразил Хольман. – Просто у него дистанции короче, вот он и режет без обиняков. Он же от гонки до гонки живет. И с каждым годом шансы на неблагоприятный исход для него только повышаются. Так что, составим ему вечером компанию?

– Даже не знаю.

– Но это же его последний вечер здесь. А Мануэлу все равно не воскресишь, не важно, будем мы скорбеть или праздновать.

– Опять вы заговорили как он.

– А почему бы и нет, собственно?

– Когда он уезжает?

– Завтра после обеда. Хочет до снегопада с гор спуститься. Назавтра к ночи снег обещали.

– Он один едет? – через силу выдавила она.

– Да. Так вы пойдете?

Лилиан не ответила. Слишком много всего сразу навалилось. Надо подумать. Только какой смысл думать? Сколько еще месяцев можно думать? Пора просто взять и решиться.

– Не вы ли собирались беречься?

– Только не сегодня вечером. Долорес, Мария и Шарль тоже едут. На дверях сегодня Йозеф. Если в десять отсюда смоемся, успеем еще на канатную дорогу. Она сегодня до часу работает. Так я за вами зайду? – Хольман засмеялся. – А уж с завтрашнего утра я стану самым послушным, самым образцовым пациентом санатория «Белла Виста». Зато сегодня будем праздновать.

– Что праздновать-то?

– Да что угодно. Полнолуние. Приезд «Джузеппе». Что мы еще живы. Ну и помянем, конечно.

– И что с завтрашнего утра снова станем идеальными пациентами?

– Ну, и это тоже. Так я за вами зайду? Только это маскарад, вы не забыли?

– Нет.

Дверь за Хольманом затворилась. Завтра, думала Лилиан. Завтра, чем оно вдруг для нее стало? Теперь это совсем другой день, нежели было для нее «завтра» вчера и во все дни прежде. Завтра к вечеру Клерфэ уедет, и привычная санаторная тоска снова поглотит все вокруг – как мокрый, липкий снег, приносимый, как обычно, недужным ветром с юга, снег, который мягкой, пухлой периной накроет все и вся и будет душить, душить… «Только не меня! – пронеслось в голове. – Только не меня!»

«Горная хижина» располагалась высоко над деревней, и зимой раз в месяц, в полнолуние, была открыта всю ночь для любителей горнолыжного спуска с факелами. «Палас-отель» по такому случаю снарядил туда небольшую цыганскую капеллу из двоих скрипачей и цимбалиста. Последнему пришлось тащить с собой цимбалы – пианино в ресторанчике не было.

Посетители явились кто в лыжном костюме, кто в маскарадном. Шарль Ней и Хольман, чтобы их не опознали, замаскировались накладными усами. Шарль вдобавок надел свой парадный костюм – другой возможности покрасоваться в обновке пока не предвиделось. Мария Савиньи была в испанских кружевах и с вуалеткой. Долорес Пальмер пришла в своем китайском наряде, Лилиан Дюнкрек – в голубых брючках и меховом жакете. Народу набилось полно, однако для Клерфэ был зарезервирован столик у окна: хижина числилась филиалом «Палас-отеля», а тамошний метрдотель оказался страстным любителем автогонок.

Лилиан, взволнованная до крайности, вглядывалась в тревожный ночной пейзаж за окном. Где-то высоко вдали, за горными вершинами, уже бушевала снежная буря, пока невидимая отсюда. Луна то испуганно выглядывала из облаков, то снова ныряла в их стремительно летящие стаи, чьи тени пролетом гигантских фламинго прочерчивали искристую белизну снежных склонов.

В камине вовсю полыхал огонь. Гостям разносили пунш и вино.

– Что будем пить? – спросил Клерфэ. – Сегодня подают только горячие напитки, пунш или глинтвейн, но для нас, если пожелаем, у метрдотеля припасены коньяк и водка. Я сегодня позволил ему прокатиться на «Джузеппе» по деревне. Он засалил мне две свечи и счастлив безмерно. Так что, коньяк? Я бы предложил глинтвейн.

– Хорошо, – согласилась Лилиан. – Тогда глинтвейн.

Официант подал им дымящиеся бокалы.

– Когда вы завтра уезжаете? – спросила Лилиан.

– Засветло.

– И куда?

– В Париж. Поедете со мной?

– Да, – проронила Лилиан.

Клерфэ только рассмеялся – он ей не верил.