Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

– Живете где? Адрес тоже указали фиктивный.

– Где придется. То тут, то там.

– И давно?

– Три недели. Три недели назад перебрался из Швейцарии. Через границу провели. Вы же знаете, без документов мы нигде не имеем права жить, а решиться на самоубийство большинство пока не в состоянии. Именно по этой причине вам и приходится с нами возиться.

– Вот и оставались бы у себя в Германии, – пробурчал Леваль. – Не так уж там все и страшно. Как начнут, понимаешь, преувеличивать…

«Резани я чуть-чуть не так, – думал Равич, – ты бы сейчас здесь не сидел и не нес бы всю эту околесину. Черви без всяких документов запросто пересекли бы твои границы – либо ты был бы уже пригоршней праха в аляповатой урне».

– Так где вы тут жили? – повторил свой вопрос Леваль.

«Вот что тебе хотелось бы разузнать, – думал Равич. – Других хочешь сцапать».

– В дорогих отелях, – ответил он. – Под разными именами, по нескольку дней.

– Это неправда.

– Зачем спрашивать, если вам и так все лучше меня известно, – заметил Равич, которому все это постепенно стало надоедать.

Леваль гневно пристукнул ладошкой по столу.

– Прекратите тут хамить! – прикрикнул он и озабоченно глянул на свою ладошку.

– Вы по ножницам стукнули, – любезно пояснил ему Равич.

Леваль спрятал ладошку в карман.

– Вы не находите, что довольно нагло себя ведете? – спросил он с неожиданным спокойствием человека, который может позволить себе роскошь самообладания, зная, что собеседник всецело в его власти.

– Нагло? – Равич глянул на него с неприкрытым удивлением. – Это вы мне говорите о наглости? Мы здесь не в школе, не в монастыре для раскаявшихся изуверов! Я борюсь за спасение своей жизни – а вам хочется, чтобы я чувствовал себя уголовником, который вымаливает у вас приговор помягче. Только потому, что я не нацист и у меня нет документов. Так вот: не чувствовать себя преступниками, хоть мы провинились лишь тем, что пытаемся выжить, вдоволь нахлебались тюрем, полиции, унижений, – это единственное, что еще позволяет нам сохранять веру в себя, как вы этого не поймете? И видит Бог, это все, что угодно, только не наглость.

Леваль ничего на это не ответил.

– Врачебной практикой здесь занимались? – спросил он сухо.

– Нет.

«Шов, должно быть, уже почти незаметен, – думал Равич. – Я тогда хорошо зашил. Работенки было дай Бог, одного жира сколько. А он опять его нажрал. Нажрал и напил».

– Это сейчас главная опасность, – изрек Леваль. – Околачиваетесь тут без диплома, без экзамена, без ведома властей! Неизвестно сколько времени! Так я и поверил в эти ваши три недели! Кто знает, во что вы совались, в каких темных делишках замешаны!

«Еще как совался. В твой бурдюк с твоими жесткими склеротическими артериями, с твоей жирной печенкой, с твоим прогнившим желчным пузырем, – думал Равич. – А если бы не совался, так твой дружок, тупица Дюран, вполне гуманно зарезал бы тебя на столе, благодаря чему прославился бы как светило хирургии еще больше и за операции стал бы драть еще дороже».

– Это главная опасность! – повторил Леваль. – Работать врачом вам запрещено. Но вы, понятное дело, хватаетесь за все, что подвернется. Недавно как раз я имел разговор на эту тему с одним из наших медицинских корифеев: он всецело того же мнения. Если вы действительно в курсе медицинской науки, то должны знать это имя…

Нет, подумал Равич. Быть не может, чтобы он сейчас Дюрана назвал. Жизнь не способна на такие шутки.

– Профессор Дюран, – торжественно провозгласил Леваль. – Он мне, можно сказать, глаза раскрыл. Санитары, фельдшеры, студенты-недоучки, массажисты – кто только не выдает себя теперь за медицинское светило из Германии! А как проверить? Как проконтролировать? Подпольные операции, аборты, часто на пару со знахарками, повитухами, шарлатанами всякими, – одному Богу известно, каких бед они натворили и еще могут натворить! Вот почему от нас требуется величайшая бдительность! В таком деле любой бдительности мало!

Дюран, думал Равич. Вот и отлились те две тысячи. Только кто же теперь будет за него оперировать? Наверно, Бино. Наверно, опять договорились.

Он понял, что болтовню Леваля уже не слушает. И лишь когда тот упомянул Вебера, снова навострил уши.

– Тут некто доктор Вебер за вас хлопотал. Вы знакомы?

– Мельком.

– Он приходил. – Леваль вдруг замер, вытаращив глаза. Потом оглушительно чихнул, извлек из кармана носовой платок, обстоятельно высморкался, изучил полученные результаты, аккуратно сложил платок и сунул обратно. – Ничем помочь не могу. Мы обязаны проявлять твердость. Вы будете выдворены.

– Я знаю.

– Вас что, уже выдворяли?

– Нет.

– В случае повторного задержания шесть месяцев тюрьмы. Это вам известно?

– Да.

– Я прослежу, чтобы вас выдворили как можно скорей. Это единственное, что я могу для вас сделать. Деньги у вас есть?

– Да.

– Хорошо. В таком случае оплата за проезд до границы для вас и сопровождающего лица за ваш счет. – Он кивнул. – Можете идти.

– Нам нужно вернуться к определенному часу? – спросил Равич у своего конвоира.

– Ну, не совсем. Более менее. А что?

– Неплохо бы промочить горло.

Сопровождающий глянул на него испытующе.

– Да не сбегу я, – сказал Равич, а сам уже многозначительно поигрывал в руках двадцатифранковой купюрой.

– Ну ладно. Минутой больше, минутой меньше…

У первого же бистро они попросили таксиста притормозить. Несколько столиков уже были выставлены на тротуаре. Было прохладно, но солнечно.

– Что будете пить? – спросил Равич.

– «Амер Пикон». В это время ничего другого не употребляю.

– А мне двойной коньяк. Только отборного. И воды не надо.

Равич спокойно сидел за столиком и дышал свежим воздухом. Если б на воле – какое это было бы счастье! На деревьях вдоль тротуара уже набухли блестящие бурые почки. Пахло свежим хлебом и молодым вином. Официант принес заказ.

– Где у вас телефон?

– В зале, справа, где туалеты.

– Но-но… – спохватился полицейский.

Равич сунул ему в ладонь двадцать франков.

– Сами прикиньте: ну кому еще бывает нужно позвонить? Никуда я не денусь. Хотите, постойте рядом. Пойдемте.

Конвоир колебался недолго.

– Ладно, – сказал он, поднимаясь. – В конце концов, все мы люди.

– Жоан!

– Равич! Господи! Где ты? Тебя выпустили? Ради Бога, где ты?

– В бистро…

– Не дури! Где ты на самом деле?

– Я правда в бистро.

– Где? Так ты уже не в тюрьме? Где ты пропадал все это время? Этот твой Морозов…

– Он сказал тебе все как есть.

– Он даже не сказал мне, куда тебя отправили. Я бы сразу…

– Вот потому-то он тебе и не сказал, Жоан. Поверь, так лучше.

– Почему тогда ты звонишь из бистро? Почему ко мне не едешь?