Эра Ершова - В глубине души

— А про что говорят? — выпытывала любопытная гостья.

— Да всё про книжки. Этот еврей — Лазарь — хитрый. Знает, во что деньги вкладывать.

— Во что?

— Вот в книжки-то и вкладывает.

— В книжки? Так это ж макулатура!

— Это для тебя макулатура, а он из этой макулатуры такие деньги делает!

Надо отдать должное прозорливости Марии Ивановны, потому что именно в тот момент, когда она произносила эти пророческие слова, страсть Люсика к собирательству действительно начала приносить первые плоды.

Постепенно среди московских доков коллекция Люсика стала приобретать известность. Она собиралась со знанием дела и большим вкусом.

В ней не было ничего случайного, лишнего.

Человеку, покупавшему книгу из такой коллекции, имя библиомана служило определенной гарантией качества.

Особенно важно это было для людей, желающих приобрести какое-нибудь редкое издание и не особо разбирающихся в материи.

В таких случаях Люсик являлся незаменимым экспертом. Но деньги приносили не только антикварные книги, настоящим источником доходов был книжный дефицит.

Ненасытная, бездонная прорва потребителей тянула к Люсику руки, умоляя продать тот или иной томик по цене половины их жалкой зарплаты, и Люсик, как мог, удовлетворял запросы советских эрудитов.

Он был вездесущ, его всклокоченную голову хорошо знали во всех издательствах, во всех редакциях, во всех книжных и букинистических магазинах.

Он брал в одном месте, сдавал в другое, на вырученные деньги приобретал что-то редкое в третьем месте и нес в четвертое.

На заработанные таким образом деньги он неустанно расширял свою библиотеку.

Тем временем в двух комнатах их коммунальной квартиры становилось тесно.

Книги были повсюду: на столе, под столом, на кровати, под кроватью.

Книги заполонили все места общественного пользования: коридор, кухню, опасно провисала набухшим животом антресоль.

При этом Люсик каким-то непостижимым образом завоевал расположение довольно скандальной соседки Марии Ивановны и умудрился втиснуть несколько коробок в ее маленькую каморку.

Мария Ивановна чувствовала себя хранительницей несметных сокровищ, и это слегка приподнимало ее над ее некрасивой судьбой, над безутешным одиночеством и вносило неведомый доселе смысл в ее никому не нужную жизнь.

Иногда по вечерам она приподнимала верх одной из картонных коробок и с затаенной гордостью рассматривала переплеты книг, своим скудным умом пытаясь проникнуть в великую тайну, которая толкает человека на путь познания.

И, видимо, это непосильное напряжение умственных способностей со временем привело несчастную женщину к полнейшему помешательству.

Однажды вечером, ничего не подозревая, Люсик постучался в дверь к соседке. Ответа не последовало, но из-за двери отчетливо слышалось дребезжащее, монотонное пение. Люсик постоял некоторое время, прислушиваясь, и, наконец, решившись, приоткрыл дверь.

Картина, которая открылась его взору, вызвала у Люсика что-то вроде мгновенного паралича.

Мария Ивановна сидела за столом совершенно голая, только на голове у нее красовался большой капроновый бант, и резала на крохотные кусочки одно за другим ценнейшие издания.

Какое-то время Люсик стоял с выпученными глазами не в силах шелохнуться, потом, как бы мгновенно налившись нечеловеческой силой, он рванулся с места, подлетел к старухе и, сжав ее мертвой хваткой, заорал на всю квартиру:

— Регина, вызывай психиатричку!

Мария Ивановна, оказавшись обездвиженной, выронила из рук ножницы, кокетливо пошевелила плечами и, глядя на Люсика с неподражаемой нежностью, произнесла:

— Зачем вам это, Лазарь Яковлевич, вы что, себе помоложе найти не можете?

В этот же вечер Мария Ивановна оказалась в сумасшедшем доме, где через месяц благополучно скончалась в состоянии радостного безумия. Освободившаяся таким образом комната перешла в распоряжение семьи Люсика.

Посягательства жены и тещи на свободные метры Люсик пресек сразу, аргументировав свои права на комнату тем, что уже при жизни соседки на этой территории располагалась часть его библиотеки. И вот, с этого момента, именно с этого момента, в поведении Люсика стало появляться нечто маниакальное. Он как будто ушел из семьи в эту проклятую комнату. Первое время Регина пыталась бороться. Она продолжала приглашать друзей, чувствуя, что это единственная возможность выманить мужа из его берлоги, и Люсик ловился на эту хитрость, принимал участие в посиделках. Но его присутствие за столом становилось все короче и короче, а со временем и вовсе свелось на нет. Твой муж великое дело делает — утешали Регину друзья. Такой частной библиотеки не сыщешь во всем Советском Союзе! Да этому цены нет!

Лучше бы он все продал и оставался нормальным человеком — сетовала Регина.

«Это безответственно, — упрекали друзья-интеллектуалы. — Ты являешься женой сподвижника, в каком-то роде гениального человека! Твоя задача помогать ему на этом трудном пути».

Но Регина устала помогать. По сути, она являлась соломенной вдовой. Книги, как китайская стена, встали между ней и мужем. Постепенно у нее появлялось устойчивое отвращение ко всему печатному. Она даже перестала читать в знак протеста.

— Я больше не могу жить в этом архиве! — выговаривала она мужу. — Ты совсем сошел с ума, нам скоро ходить негде будет!

— Потерпи, потерпи немного, — утешал ее Люсик, — сейчас новую картотеку составлю. И станет ясно, что можно продать. Вот увидишь, половина уйдет. Мы с тобой богатыми людьми станем и поедем в Сочи.

Но обогатить семью Люсику так и не удалось, потому что в стране стали происходить события, трагических последствий которых тогда никто предвидеть не мог.

Начало перестройки семья Люсика встретила с энтузиазмом. Еще бы! Плюрализм, свобода, демократия! Какие слова! Какие понятия! Люсик даже на время забыл о своих книгах. Он чувствовал, что вокруг творится история, и он находится в самом ее эпицентре. И опять, как много лет назад, после войны, из маленького частного на его глазах на свет появлялось огромное общее, и он, Люсик, вместе со всеми своими страстями, становился частью этого пульсирующего, живого организма, который демонстрациями растекался по улицам, собирался на митинги и верил, что всё в его руках. По прошествии нескольких лет Люсик заглядывал в погасшие лица прохожих и думал — неужели это те же люди, которые увлекали его за собой по улице Горького, которые часами стояли на морозе перед зданием Моссовета в надежде изменить мир к лучшему. Где, на каком отрезке пути надежда оставила их? Когда, в какой момент их светящиеся свободой лица превратились в мертвые маски? Лицо Люсика тоже превратилось в такую маску, он больше не верил ни во что. Он только видел, как бледнеют и подменяются уродливыми карикатурами понятия, за которые еще совсем недавно он готов был отдать жизнь, как дробится на маленькие составные части общество и как бессильно оно противостоять беспощадному ходу событий. А события в семье Люсика разворачивались самым неблагоприятным образом. Конструкторское бюро, в котором Люсик проработал всю жизнь, распалось, и ему пришлось уйти на пенсию. Таким же образом обстояли дела у Регины. Их общие сбережения уничтожила инфляция, и перед ними, вот уже в который раз за их долгий век, раскрыла свои безобразные объятия нищета. Только тогда, после войны, нищета не пугала, потому что было ощущение начала, теперь же во всем происходящем явно усматривалось настроение конца, конца для таких людей, как Люсик. Мир вокруг него, надежный, прочный, в стенах которого он прожил всю свою жизнь, накренился под опасным углом. Люди стали неузнаваемы. Даже у близких друзей появился в глазах нездоровый блеск, и все куда-то побежали на большой скорости, чтобы успеть, не пропустить. Такого момента больше не повторится! И были такие, которые успели. А Люсик не успевал. Увлекаемый общим потоком, он тоже метался из стороны в сторону в поисках какого-то заработка, но траектория его маршрута неизменно заканчивалась на книжном рынке, где на деревянных ящиках сидели интеллигентные старики и старухи и торговали каким-то литературным мусором. Правда, надо отдать должное, что среди прочего стали появляться и серьезные издания. И на приобретение этих изданий Люсик, не задумываясь, выкладывал всю свою пенсию. Страсть к собирательству, на какое-то время приостановленная перестройкой, накрыла его с новой силой. Он как бы выпал из действительности, которую не понимал, не принимал. Ушел в свой мир, до прозрачности знакомый, ясный, в котором не было живых людей, а были только литературные образы, созданные разумными, талантливыми людьми. И в поведении этих литературных героев все было по-человечески — и плохое и хорошее. Во всех их поступках усматривалась определенная логика, которая невидимыми нитями была связана с их душой. А те существа, с которыми Люсик сталкивался ежедневно на улицах, в метро, на рынках, где-то растеряли свои души и теперь бегали легкие и пустые, опасно подхватываемые ветром и ничего не ведающие о своей пустоте. Их Люсик боялся. Это от них он прятался в своем убежище, до потолка заполненном коробками с книгами.