Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

Екатерина Алексеевна, по-видимому, пропустила мимо ушей последние слова Орлова.

– Следовательно, тебе известно то, что происходит, – сказала она, – тебе известны мои заботы, который я вынуждена скрывать от всего света.

– Я знаю их, – ответил Орлов. – Бродяга Пугачев уже превратился в могущественного повелителя, он подвигается к Москве, если он победоносно вступит туда, он может возложить на себя в московском кремле императорскую корону. – Екатерина Алексеевна вся так и вздрогнула, когда Орлов так беспощадно всего в нескольких словах обрисовал главный пункт угрожавшей опасности и содержание всех ее забот. – Вы видите, ваше императорское величество, – продолжал он с горькой усмешкой, – что я все еще умею читать в вашем сердце и зорко наблюдаю за судьбами империи.

– Опасность видят и враги, – сказала Екатерина Алексеевна, – и, пожалуй, зорче всех; от друга же я жду того, что он встретит вместе со мною опасность и победить ее.

– От друга! – возразил Орлов, – разве я – еще друг Екатерины? Кажется, я – лишь слуга императрицы?

– А почему бы тебе сомневаться в моей дружбе? – спросила Екатерина Алексеевна.

– Оставь притворство! – горячо воскликнул Орлов, – оно может пригодиться для льстивых царедворцев с их ханжеской, улыбающейся ласкою, но для меня оно не годится.

– Первое условие, первое доказательство дружбы – доверие; а разве мой вопрос, – почти робко произнесла Екатерина Алексеевна, – моя просьба о твоем совете – не доказательство моего доверия? Ты – единственный, к кому я обращаюсь с этим вопросом, ты – единственный, кому я разрешаю заглянуть в свое сердце.

– Нет, – горячо воскликнул Орлов, совершенно оставляя до сих пор выставлявшуюся им напоказ церемонность, – нет, Екатерина, это – неправда; то, что ведет тебя ко мне в эту минуту, – не доверие; это – просто страх и сознание, что у тебя нет никого, достаточно сильного и смелого, чтобы победоносно выступить против опасностей, со всех сторон надвигающихся на тебя…

Государыня доверчиво положила руку на плечо Орлова, окинула его проницательным взором и прервала его:

– И никто так близко, как ты, не заинтересован в этой опасности. Что стало бы с Григорием Орловым, если бы Екатерине когда-нибудь пришлось перестать быть императрицей?

Орлов в упор посмотрел на государыню; по-видимому, с его губ готов был сорваться резкий ответ, но он подавил его и мрачно сказал:

– Тебе понадобилось немало времени, чтобы найти своего единственного истинного друга.

– Я уверена, – возразила Екатерина Алексеевна, – что тебе не понадобится так много времени, чтобы указать мне спасительный путь и уничтожить тайные надежды шпионящих за нами врагов. Что предпринять, Григорий Григорьевич? Нам нужно, во что бы то ни стало разгромить этого обманщика, если мы не хотим, чтобы в империи возрастал этот позорный мятеж; все недовольные примкнут к нему. Так что же остается нам делать, чтобы преодолеть всю опасность?

– Действовать и побеждать! – воскликнул Орлов.

– Мы действовали, мы посылали войска, но, к сожалению, были разбиты, – вздохнув, проговорила государыня.

– Разве можно назвать действием, – сказал Орлов, – когда высылают горсть людей, под начальством незначительного и неспособного генерала, против человека, вооружившего все степные орды, чтобы протянуть свою руку за императорской короной? Какое дело этому Голицыну и всем подобным ему, кто царствует в России – Екатерина Алексеевна или Емелька Пугачев под именем Петра Федоровича?

– Ты клевещешь, Григорий Григорьевич! Голицын предан мне, – возразила Екатерина Алексеевна.

– Предан! – с иронической усмешкой воскликнул Орлов. – Кто был предан тебе, когда ты была одинока и беспомощна? Кто думал о тебе, когда твоя забота и твоя жизнь висели на волоске? И, клянусь Богом, пусть этот Пугачев достигнет Москвы, пусть он выступить оттуда коронованным императором против Петербурга, и ты узнаешь особенную верность всех тех, кто теперь пресмыкается пред тобою в прахе.

Екатерина Алексеевна мрачно потупилась. Она чувствовала горькую истину этих слов.

– Голицын был неспособен, – неуверенно, как бы извиняясь, сказала она, – я послала генерала Панина, чтобы принять от него командование над войсками.

– Брата твоего великолепного министра, – рассмеялся Орлов. – Ну, если он также ленив, как и этот, то спокойно предоставить Пугачеву время вступить в Москву.

– Но ты знал обо всем, – сказала Екатерина Алексеевна, – Панин являлся к тебе.

– У меня не было времени для него, – высокомерно сказал Орлов. – Какое мне дело до всего этого? Если мне предстоит действовать, то я должен действовать и повелевать один!

– А что сделал бы ты, если бы я попросила тебя действовать единовластно? – спросила Екатерина Алексеевна.

– Я выехал бы к войскам, которые бесполезно слоняются где-то по Польше, и повел бы их на бунтарей, – воскликнул Орлов с гордо заблестевшим взором. – Да нет, это даже лишнее, так как Польша не уйдет от нас! Я двинул бы гвардии. На что так много войск, чтобы держать в повиновении петербургских лавочников? Ведь здесь не народ опасен, а солдаты. Я обещал бы свободу крепостным, если бы они выставили мне всех способных носить оружие; я действовал бы против изменника его собственным оружием; я выступил бы с превосходными силами и, клянусь Богом, этот Пугачев скоро был бы в руках у меня!

– Да, ты прав, – сказала Екатерина Алексеевна, – я узнаю твой смелый ум; отрицанием опасности не поможешь, нужно собрать все силы, чтобы побороть ее; пусть народ видит, что она существует, но вместе с тем нужно, чтобы он видел то, что, по знаку императрицы, она исчезает. Пусть будет так, как ты говоришь, и завтра же…

– Постой, – прервал ее Орлов. – Чтобы ждать успеха от моего предприятия, мне не следует выступать в качестве командующего генерала, как например князь Голицын или Панин; этот Пугачев – неограниченный повелитель в своем войске и вот потому-то он и непобедим; если я обязан добиться победы, то я должен иметь большие полномочия, чтобы быть в состоянии свободно распоряжаться и подобно своему противнику развертывать все свои силы.

– Полномочия? – с напряженным вниманием спросила Екатерина Алексеевна. – Какие?

– Я должен быть неограниченным распорядителем над всеми войсками империи, – ответил Орлов, – все твои генералы, даже и военный министр с Румянцевым, должны быть обязаны безусловным повиновением мне; мне необходимо право над жизнью и смертью моих подчиненных, словом, я должен быть твоим наместником, повелевать всюду, где я лишь появлюсь; только при подобных полномочиях мои руки будут свободны и достаточно сильны, чтобы я мог действовать и идти навстречу всякой опасности.