Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

Он запнулся и испуганно вздрогнул, так как в этот миг поднял свой взор и увидел на пороге своей комнаты Мировича.

– О, если бы все народы России могли видеть его таким, – сказал взволнованный офицер, – разве они не подумали бы, что снова снизошел дух великого царя, чтобы покарать обман? Разве хотя кто-нибудь осмелился бы отказать ему в повиновении? Разве они не столпились бы ликуя вокруг него и не повергли бы единым духом в прах власть этой иноземки? – Затем он подошел к Иоанну Антоновичу, опустился пред ним на колена, поцеловал опушку его кафтана и воскликнул: – благоговейно приветствую моего высокого повелителя Иоанна Антоновича, истинного царя всех русских!.. Да сохранит Господь вас в борьбе с врагами вашей страны!

Иоанн Антонович испуганно откинулся в кресле; казалось, что приближение офицера и это необычное его приветствие он принял за нападение. Как бы обороняясь, он протянул вперед руку, в то время как другой схватил шашечную доску, словно намереваясь использовать ее в качестве оружия.

Старый Полозков встал при появлении Мировича и, хотя его колена немного дрожали, отдал надлежащую воинскую честь. Его глаза гневно блеснули и, не изменяя своей позы подчиненного, он проговорил:

– Весьма несправедливо с вашей стороны, ваша милость, насмехаться; суров удел быть лишенным свободы; не следует насмехаться над человеком, который в своем печальном узилище принужден переносить лишение всех благ жизни, хотя бы и в том случае, если бы это был низкий раб или даже преступник; но насмехаться над тем, в чьих жилах течет священная кровь царей и кто в то же время томится в темнице, это – преступное легкомыслие. Вы, ваша милость, теперь властны над ним, но помните, что и над вами Господь на Своем небесном престоле и что Он покарает вас, если в своей легкомысленной дерзости вы оскорбите Его помазанника, несчастье которого должно сделать еще священнее и неприкосновеннее его особу.

Иоанн Антонович также поднялся и, поставив свое кресло между собою и Мировичем, блистающим взором следил за каждым движением офицера.

– Ты прав, старик, – произнес Мирович, – но твой упрек не относится ко мне, так как, клянусь Богом и всеми святыми, что я далек от того, чтобы насмехаться над столь благородным и величественным несчастьем!.. Мои слова серьезны, торжественно серьезны. Еще раз благоговейно приветствую истинного царя; еще раз призываю на него благословение небес с тем, чтобы на благо его народа украсить его голову венцом.

– Кто это, Вячеслав Михайлович? – воскликнул Иоанн Антонович, лицо которого начало вздрагивать, а взгляд беспокойно забегал, – уж не разбойник ли это, который снова является, чтобы после того, как они давно позабыли обо мне, увлечь меня в более скверную темницу? О, – дико воскликнул он, – на этот раз им это не удастся? В течение долгих лет, счет которым я уже позабыл, я стал мужчиною и чувствую в себе силу удушить их своими собственными руками.

– Успокойтесь, успокойтесь, ваше величество, и выслушайте меня, я – не разбойник, я – не орудие чужестранки, которая села на престол ваших отцов. Я – сын православной церкви и клянусь вам, что готов пожертвовать за вас своею жизнью; Господь будет с нами и поможет выполнению моего плана. Я выведу вас из этой темницы в среду вашего верного народа, который узнает своего истинного царя; вы будете судьей тех, кто преследовал вас, и в вашу руку будет вложен меч русского могущества.

– Вячеслав Михайлович, – сказал Иоанн Антонович, – посмотрите на него, в его глазах написано, что он говорить правду. О, я видел достаточно лживого притворства и страшной ненависти во взорах людей, меня они не обмануть; посмотри на него, Вячеслав Михайлович! этот человек говорить правду.

– Да, клянусь Богом, я говорю правду, всемилостивейший повелитель! – воскликнул Мирович. – Доверьтесь мне, я возвращу вам свободу и поведу вас к престолу, для которого вы рождены! И я надеюсь, – прибавил он, – что, глядя с высоты престола ваших предков на свой народ, вы, милостиво вспомните о вашем слуге Василии Мировиче, который первый приветствовал вас в тюрьме, как императора, и вывел вас на свободу.

Иоанн Антонович посмотрел на него проницательным взглядом; его глаза раскрывались все шире и шире; казалось, что он смотрел в беспредельную даль.

– Первый, кто приветствовал меня, как императора, кто вывел меня на свободу? – странным, захватывающим тоном вполголоса проговорил он. – То не были вы: существовал когда-то могущественный и сильный человек; он был монахом из монастыря святого Александра Невского, о могуществе которого он часто рассказывал мне; сила его руки была так велика, что, когда мы боролись с ним, он подбрасывал меня, как ребенка; все же этот монах был дивно кроток и добр, благочестив и верен… И он также приветствовал меня, как императора, дважды выводил меня на свободу, но, тем не менее, я не достиг ее. Однажды он увел меня широкими снежными полями, однако концом нашего путешествия была лишь новая тюрьма. Во второй раз он привел меня в огромный город; я видел пред собою храм и через его двери блистающий алтарь, и высокий пастырь шел мне навстречу; я уже думал, что могу протянуть руку к короне, которая была сорвана с моей головы, но тут адские силы снова обрели свою мощь, снова надели на меня оковы и снова вернули меня в эту тюрьму… Когда я в первый раз вышел на свободу, это стоило жизни моей Нади, которая уже здесь, на земле, была ангелом, и которой теперь по временам приходится спускаться от престола Божьего, чтобы утешить меня, а моих страданиях; а во второй раз, когда я уже почти добился свободы, пал сам отец Филарет; я видел, как он упал, обливаясь кровью, в то время как солдаты увлекли меня… И с тех пор я уже никогда не видел его; он так же, как и моя Надя, у престола Всевышнего.

Голос Иоанна Антоновича становился все глуше; он судорожно сжимал ручки кресла; его глаза были без всякого блеска: они, казалось, потеряли силу взгляда.

Старый солдат стоял возле Иоанна Антоновича, расставив руки, как будто намеревался поддержать его.

Мирович испуганно вскочил и поспешил к ним. Дряхлый старик не мог предоставить опору покачнувшемуся гигантскому телу Иоанна Антоновича.

– О, ваша милость, – жалобно произнес старый Полозков, – что вы наделали, зачем вы снова вызвали в нем ужасные воспоминания прошлого? Его припадок, которому он так давно не подвергался, снова наступит. О, это ужасно, это ужасно!

– Нет, старина, нет! Этого не будет и этого не должно быть! Долой воспоминания прошлого! – воскликнул Мирович, нагибаясь к уху Иоанна Антоновича, – прошлое – мрак и тьма, будущее – ясно и блестяще; оно полно вашей власти и величия. Отвернитесь от прошлого и направьте свой взор в освещенное солнцем будущее, если только хотите, если у вас есть мужество протянуть свою руку за короной, чтобы сорвать ее с недостойной головы.