Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

Анна не могла угадать, когда начнется атака, твердо даже не знала, справилась ли группа Карева с теми дымами. Но вот еще в воздухе на подходе к аэродрому услышала:

— За успешное выполнение задания и проявленное мужество все летчики, участвовавшие в постановке дымовой завесы, награждены орденом Красного Знамени.

«Справилась…» — облегченно вздохнула Анна и провела ладонью по лицу, словно сбросив с себя непосильную тяжесть.

И все же на войне как на войне. Боевые удачи чередуются с неудачами, радость побед — с поражениями и потерями, привыкнуть к которым даже закованному в броню человеческому сердцу не дано.

В восьми километрах западнее станицы Крымской в одном из боевых вылетов был сбит и погиб комэск Андрианов…

Роковой мост через Кубань у города Темрюк унес жизни еще трех экипажей. Через тот мост тянулась важная военная магистраль — от причала на косе Чушка до Голубой линии, и немцы охраняли его десятками зенитных батарей.

— Пойдете шестеркой, — распорядился командир полка и ведущим группы назначил капитана Якимова.

Чем-то не нравился Анне этот капитан — высокомерный, с изысканными манерами, гладкой речью. Он тогда составил боевой расчет, дотошно проработал все детали полета и заключил:

— Вы, младший лейтенант Егорова, пойдете в шестерке последней — будете замыкать группу…

«Последней так последней. Хотя грамотней было бы замыкать группу экипажем со стрелком», — подумала Анна, но вслух этих своих соображений не высказала, хорошо памятуя, что приказы не обсуждаются.

Над Темрюком штурмовики появились с рассветом. С ходу ударив по цели, экипажи в считанные минуты закончили работу, но на обратном пути, уже над Азовским морем, на них налетели «мессершмитты». В плотном строю, отстреливаясь, группа штурмовиков отходила на свою территорию. Одна только машина из шестерки летела, казалось, безучастно к этой ожесточенной перестрелке. Она замыкала строй, но стрелка на ней не было, и, поняв это, немцы сосредоточили по той машине весь свой огонь.

Чуть влево, чуть вправо, вниз со скольжением и снова на место — метался беззащитный «ил», с трудом уходя от огненных трасс противника, и тогда в эфире раздалось:

— Ашота! Выходи вперед!..

По звонкому голосу Анна догадалась — это Володя Соколов. Увеличив скорость, она быстро заняла место в строю между ним и ведущим группы и признательно покачала крылом. Теперь ее надежно защищали стрелки с соседних машин.

Вечером на разборе боевых вылетов этот, казалось бы, незначительный эпизод оказался вдруг в центре внимания. Ведущий группы Якимов подробно и долго выговаривал, что могло бы случиться в результате самовольного перестроения Егоровой.

— Летчик Соколов мог принять бы вас за противника и расстрелять в упор!

Анна пыталась объяснить, что штурмовик без стрелка, замыкающий строй, по сути, беззащитная мишень, что если уж действительно нельзя было изменить боевой порядок экипажей, то чего проще — стать бы в оборонительный круг да затягивать врага на свою территорию.

— Не оправдывайтесь, Егорова! — все настойчивей повышал голос Якимов. — Вы нарушили боевой порядок, значит, приказ, и будете отвечать по законам военного времени!

— А я и отвечаю! — с вызовом отчеканила Анна, и в землянке, где проходил разбор боевой работы за день, наступила тишина, не предвещающая ничего хорошего. Анна хорошо запомнила, как совсем недавно в гневе брошенное слово летчиком Покровским едва не стоило ему жизни. Тяжкие обвинения нарастали над летчиком как снежный ком, и уже навис над ним суровый приговор, готовый быть приведенным в исполнение, но выручили боевые друзья. Они пришли на помощь и Анне.

— Вы сказали, что самолет Егоровой я мог бы принять за вражеский, — нарушив молчание, поднялся Володя Соколов. — Да как же это? Разве не видно, что у Егоровой из-под шлемофона голубая косынка торчит?

Пилоты засмеялись. Якимов покраснел, и к вылету группы под его командованием больше не возвращались.

А на следующий день командир полка распорядился выделить младшему лейтенанту Егоровой двухместный «ил» — с кабиной для воздушного стрелка.

— Ну за вас и дали Якимову! — весело пересказывал адъютант эскадрильи Бойко разговор летчиков с командиром полка. «Это тебя надо судить — за безответственность! — говорит батя Якимову. — Куча здоровых мужиков спряталась за спину девушки: замыкающей поставили да без стрелка!..»

Бойко смутился, заметив недовольный взгляд Анны — никаких даже намеков о снисхождении к себе в боевой работе она не принимала. И, поняв свою оплошность, адъютант тут же нашелся:

— Вы сейчас, как заместитель командира эскадрильи, можете выбрать самого лучшего стрелка. Имеете право.

— Кто придумал такое право? — все еще исподлобья глядя на адъютанта, спросила Анна. — Давайте любого…

Вскоре на самолетной стоянке появился краснощекий сержант. Из-под его пилотки, едва державшейся на затылке, непокорно выбивался русый чуб, и, подойдя к машине Анны, он лихо тряхнул им, облокотился на плоскость и радостно, с каким-то даже вызовом объявил:

— Ну вот и мой «горбатый»! Прошу любить и жаловать. Вместе будем работать.

Обойдя самолет, сержант остался доволен машиной и, приняв Анну не то за механика, не то за вооруженца штурмовика, принялся душевно и, судя по всему, искренне благодарить ее:

— Так держать, красавица! Люблю, чтоб порядок во всем был. А вот когда баба на корабле, скажу тебе прямо, делу труба. — Посмотрев на Анну, сержант снисходительно улыбнулся: — Ну конечно, механика всякий, моторы, пропеллеры — это годится. Тут главное — сноровку иметь…

Когда сержант улыбался, у него на щеках появлялись ямочки, и Анну поначалу забавляла эта его мальчишеская бравада.

— Скажите, товарищ сержант, — подчеркнуто с почтением обратилась она к нему, — а вы сами-то на корабле давно летаете?

— Как вам сказать?..

— Да так и скажите — как на духу.

Сержант, похоже, смутился и ответил односложно и неопределенно:

— Было, было…

— Ну вот и хорошо. А теперь представьтесь, кто вы такой. — Переводя риторическую беседу на деловой тон, Анна сбросила легкий комбинезон, в котором обычно работала на самолетной стоянке, и тут сержанта словно пыльным мешком по голове хватило! Он сначала замер, откровенно уставившись на боевые награды Анны, а когда растерянность начала отступать, быстро-быстро заговорил:

— Да Макосов я. Сержант Макосов. Меня адъютант эскадрильи послал на этот самолет…

— Ну и что же? Докладывайте, сержант Макосов, о своем прибытии как положено. Я командир экипажа.

— Чудно! Командир экипажа — и вдруг женщина. Первый раз вижу такое. — Сержант окончательно пришел в себя, и только румянец еще выдавал его смущение. — Неужто не страшно?.. — вырвалось у него, и тут совсем невпопад он захихикал, отчего смутился пуще прежнего и затоптался, затоптался на месте, переступая с ноги на ногу…