Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

Вот уже заметно приблизился самолет со свастикой на хвосте.

— Ахтунг! Ахтунг!.. — слышались истошные, предупреждающие об опасности слова. Но кинжалом сверкнула короткая очередь. Машина гитлеровца загорелась. А где-то совсем рядом, словно примеряясь, все ближе и ближе к истребителю Володи подбирался враг. Рассекая пружинистый воздух, с тонким свистом мчалась с вышины смерть — трасса огня…

Вечером восемнадцатого сентября командир 434-го истребительного авиаполка Герой Советского Союза майор Клещев писал боевое донесение: «…прикрывающая группа наших истребителей, которую вел капитан Долгушин, видела, как старший лейтенант Микоян после второй атаки зажег еще самолет противника — Хе-111, который горящим стал падать в трех-четырех километрах южнее деревни Котлубань. Затем прикрывающая группа была атакована истребителями противника.

После окончания воздушного боя все наши самолеты вернулись на свой аэродром, за исключением старшего лейтенанта Микояна Владимира».

Пилоты считали приземлившиеся боевые машины, не веря себе, пересчитывали, но истребителя Володи не было. Не вернулся… Аэродром охватило уныние. Рука храброго солдата Ивана Клещева не поднялась написать, что летчик Владимир Микоян погиб. Где-то в глубине души пилоты еще надеялись на чудо и несколько дней ждали. Ждали у аэродромной землянки, так же как ждали Парфенова, Кузнецова, Карначонка, Абросимова, Трунева, Ходакова, Зароднюка, Команденко, Каюка, Марикуцу, Гарама, Стародуба…

А война продолжалась. Не всем было суждено дожить до Дня Победы. Подсеченные пулями, падали навзничь с автоматами, горели в танках, обрушивались с высот в обломках самолетов неизвестные солдаты. Многие остались лежать в полях и в перелесках навсегда. А на смену им становились другие.

После гибели Володи на фронт ушел третий сын Ашхен — Алексей. Полк майора Клещева продолжал бои.

Пройдет много лет, и крестьянин Павел Петроченко из глухой брянской деревушки Синьковка расскажет о последних мгновениях жизни Володи Микояна.

Осенью сорок второго, оказавшись в плену, Петроченко и его товарищи по беде полтавчанин Головадченко, москвичи Громов и Сороковой стали свидетелями бесстрашного огненного тарана. Никто из пилотов Клещева не услышал тогда в наушниках шлемофона последних слов Володи. Ведущий группы капитан Долгушин видел, как самолет Микояна беспомощно падал вниз, как потом Володя все-таки справился — вывел его из беспорядочного падения и скрылся в облаках… Последние же мгновения жизни летчика на долгие годы врезались в память тех, кто наблюдал бой с земли.

…Вывалившись из облаков, пылающая машина устремилась на колонну вражеской техники.

— Сакраменто! Ферфлюхте!.. — осатанело кричали гитлеровцы и рассыпались в стороны.

Но суровый меч возмездия настиг врага в русском поле — взрыв сокрушительной силы сотряс округу, и десятки автомашин и танков гитлеровской колонны охватило огнем.

Петроченко с товарищами видели, как от удара пилота выбросило из кабины истребителя. Когда гитлеровцы подбежали к месту падения, он уже был мертв. Немцы набросились на погибшего и пытались содрать с него кожаный реглан, сапоги, но сделать это не удавалось. Когда они отыскали в карманах гимнастерки какие-то документы, послышались возгласы: «Микоянов сын! Микоянов сын!..»

Пленным русским солдатам было приказано захоронить тело летчика, и долгие годы героический подвиг Владимира Микояна оставался безвестным. Кратким всполохом Великой войны был этот огненный таран. Он не решил крупных военных задач, не понудил штабистов перекраивать карты, но стал частью народного подвига.

…Давно распаханы безымянные высоты. Не осталось и следов полевого аэродрома, с которого уходил в огненное сталинградское небо летчик-истребитель Владимир Микоян. Лишь по весне, когда деревья надевают свои свадебные наряды, шумит на ветру одинокая ива. Старая, расстрелянная и обожженная ива вспоминает песни, которые любили слушать пилоты клещевского полка.

По Русской равнине пылил проселочными дорогами от деревни к деревне одинокий грузовичок. Путь ему предстоял дальний, и водитель — румяный веснушчатый солдат, то и дело обращаясь к сидящему рядом капитану Карсавину: скоро ли до шоссе? — нетерпеливо прибавлял газу.

Мартын молчал, будто не слыша вопросов надоедливого парня, но временами и сам тянулся за картой-двадцатикилометровкой, вставленной в летный планшет, и тогда односложно выговаривал:

— Скоро. Да осторожней вези-то. Куда гонишь?..

Отовсюду на них глядела пышная, сияющая, полная торжествующей радости весна. Буйно цвела черемуха. Начинали венчаться вишни. Овраги, обочины проезжих дорог, опушки, луга усыпало цветами. Их было столько, что в глазах рябило от синих васильков, золотистых лютиков, маргариток. И пчелы повели на цветы свои звонкие полки.

Весна шла полным ходом. Под ее яркими лучами, среди тех особенных звуков в воздухе, которые и бывают только весной, тем непонятней, нелогичней казались Мартыну и этот жалобно поскрипывающий на ухабах грузовик, и лежащая на коленях карта, по которой он сверял дорогу, и незнакомый солдат-водитель, то и дело поглядывающий тревожно через заднее стекло кабины в темноту крытого брезентом кузова. Но еще непонятней Мартыну казалось то, что произошло с его закадычным дружком Денисом Крутояровым. Никак не укладывалось в голове: Дениса больше не будет. Все, что осталось от него после того последнего боевого вылета, собрали, запечатали в цинковый гроб, переправили из Афгана в гарнизон, где раньше служил, и вот поручили ему, командиру авиационного звена капитану Карсавину, доставить старикам Крутояровым куда-то за Курск, в какую-то деревню Подъеремовку.

…Это случилось в Панджшерской долине. Вылетели на задание звеном. Что произошло там, в одном из ущелий, рассказал потом Андрей Иванов, ведомый Крутоярова. Он видел, как Денис сбросил бомбы, слышал его доклад по радио: «Сброс!» После этого самолет ведущего пошел с набором высоты, и тут последовали две серии взрывов и отдельный взрыв. Первая — от бомб Дениса, вторая — от бомб, которые сбросил Андрей, а взрыв он заметил на выводе, когда искал самолет ведущего, чтобы пристроиться к нему. Этот взрыв — от пули душмана — произошел в воздухе…