Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]

Так он и сделал.

Итан вернулся с работы, неся сумку с продуктами. До чего прекрасны длинные летние дни! Трава на лужайке так разрослась, что легла под своим весом. Он поцеловал Мэри влажными губами.

– Головастик, лужайка совсем одичала. Как думаешь, мне удастся заставить Аллена ее подстричь?

– У детей экзамены. Сам знаешь – конец года и все такое.

– Что там за жуткий визг из соседней комнаты?

– Он репетирует с той изменяющей голос штукой. Будет выступать на школьном вечере в честь окончания учебного года.

– Что ж, похоже, стричь газон придется мне.

– Извини, дорогой! Дети – они такие.

– Да, и такие, и растакие.

– Ты не в духе? Тяжелый день?

– Ну-ка поглядим, что за день у меня выдался. На ногах с утра до вечера. При мысли о том, что еще и газонокосилку возить туда-сюда, меня не тянет скакать от радости.

– Нам нужна моторная косилка! Как у Джонсонов – садишься себе и едешь.

– Нам нужен садовник и помощник садовника. У моего деда они были. Ездить на косилке? Тогда бы и Аллен согласился стричь траву.

– Не придирайся. Ему всего четырнадцать! В этом возрасте они все такие.

– Откуда только взялось заблуждение, что дети – очаровательны?

– Ты и впрямь не в духе.

– Ну-ка, поглядим. Да, похоже на то. И визг сводит меня с ума.

– Он репетирует.

– Теперь это так называется.

– Не вымещай на нем дурное настроение!

– Нет так нет, но мне бы здорово полегчало. – Итан ворвался в гостиную, где Аллен пронзительно выдавал посредством вибрирующей на языке пластинки едва различимые слова. – Что это за фигня?!

Аллен сплюнул в ладонь.

– Та штука из коробки «Пикс». Для чревовещания.

– А хлопья ты съел?

– Нет. Я их не люблю. Пап, мне нужно репетировать.

– Прервись на минутку. – Итан присел. – Чем ты собираешься заниматься в жизни?

– Чего?

– Я про будущее. Разве вам об этом в школе не говорили? Будущее – в твоих руках.

В комнату проскользнула Эллен, уселась на диван и свернулась клубочком, как кошка. Она хихикнула так визгливо, что резануло по ушам.

– Хочет попасть на телевидение, – пояснила она.

– Один парень, которому всего тринадцать, выиграл в викторину сто тридцать тысяч долларов!

– Потом выяснилось, что все было подстроено, – заметила Эллен.

– Зато сто тридцать кусков остались у него!

– Нравственная сторона дела тебя не заботит? – мягко спросил Итан.

– Так бабла целая куча!

– И ты не считаешь это бесчестным?

– Подумаешь, все так делают!

– Знаешь, что бывает с теми, кто предлагает себя на серебряном блюде, а желающих не находится? В результате у них нет ни чести, ни денег.

– Иногда приходится рискнуть – так уж крошится печенька!

– Да уж, совсем искрошилась, – протянул Итан. – Как и твои манеры. Сядь прямо! Слово «сэр» теперь в твоем лексиконе отсутствует?

Мальчик опешил, убедился, что отец не шутит, и нехотя выпрямился, всем своим видом выражая праведное негодование.

– Нет, сэр, – ответил он.

– Как успехи в школе?

– Вроде нормально.

– Ты писал эссе о том, как любишь Америку. Судя по твоему намерению ее сгубить, с проектом покончено?

– Что значит – сгубить… сэр?

– Разве можно любить нечто непорядочное?

– Ладно тебе, пап, все так делают!

– А если так, то непорядочное становится хорошим?

– Никто по этому поводу не загоняется, кроме пары умников. А эссе я закончил.

– Хорошо, я хотел бы на него взглянуть.

– Уже отправил.

– У тебя должна остаться копия.

– Нет, сэр.

– Вдруг оно потеряется?

– Я как-то не подумал. Пап, вот бы я мог поехать в лагерь, как остальные ребята!

– Мы не можем себе этого позволить. Не все ребята ездят в лагеря, далеко не все.

– Вот бы у нас были деньги! – Аллен посмотрел на свои руки и облизнул губы.

Эллен прищурилась и наблюдала.

Итан изучающе смотрел на сына.

– В этом я тебе поспособствую, – сказал он.

– Не понял, сэр?

– Летом ты поработаешь в магазине.

– Что значит – поработаю?!

– Ты хотел спросить – как именно поработаешь? Поручу тебе носить продукты и выставлять их на полки, подметать и, если хорошо себя проявишь, позволю обслуживать покупателей.

– Я хочу в лагерь!

– Еще ты хочешь выиграть сто тысяч долларов.

– Может, я выиграю конкурс эссе! По крайней мере, съезжу в Вашингтон. Хоть какой-то отдых после учебного года!

– Аллен! Нормы поведения, правила вежливости и порядочности – неизменны! Пора тебе научиться им соответствовать хотя бы для виду. Ты будешь работать летом!

Мальчик поднял взгляд.

– Не имеешь права!

– Ну-ка повтори!

– Детский труд запрещен! До шестнадцати мне не дадут разрешения на работу! Хочешь, чтобы я нарушал закон?

– Думаешь, все мальчишки и девчонки, помогающие своим родителям, наполовину рабы, а наполовину преступники? – Гнев Итана был так же беспощаден, как и его любовь.

Аллен отвернулся:

– Я не это хотел сказать, сэр.

– Еще бы. И больше такого не повторится! Ты задираешь нос перед двадцатью поколениями Хоули и Алленов. Они были людьми достойными. Может, и ты когда-нибудь станешь таким.

– Да, сэр. Можно уйти в свою комнату, сэр?

– Можно.

Аллен медленно поднялся по лестнице.

Когда он скрылся, Эллен задрыгала ногами в воздухе, как пропеллерами. И тут же села прямо и одернула юбку, словно юная леди.

– Я тут почитала речи Генри Клэя [30] Генри Клэй (1777–1852) – американский конгрессмен и выдающийся оратор. . Он, конечно, хорош.

– Конечно.

– Ты помнишь его речи?

– Не то чтобы очень. Давненько я их не читал.

– Он великолепен!

– Едва ли это подходящее чтение для школьницы.

– Он просто великолепен!

Итан встал со стула, и весь долгий, тяжелый день навалился ему на плечи.

В кухне его встретила злая и заплаканная Мэри.

– Я все слышала! – объявила она. – Понятия не имею, что на тебя нашло! Он всего лишь маленький мальчик!

– Лучше поздно, чем никогда, дорогая.

– Никакая я тебе не дорогая! Тирана в своей семье я не потерплю!

– Тирана? О господи!

– Он всего лишь маленький мальчик! А ты на него накинулся!

– Думаю, ему это на пользу.

– Какая польза?! Ты раздавил его, как букашку!

– Нет, дорогая. Я устроил ему беглое знакомство с миром, в котором он живет. Точнее, развеял его заблуждения об этом мире.

– Откуда тебе знать, каков мир на самом деле? – Итан прошел мимо нее и открыл заднюю дверь. – Куда ты?

– Стричь лужайку.

– Ты же вроде устал.

– Да… и уже отдохнул. – Он оглянулся через плечо и посмотрел на нее сквозь противомоскитную сетку. – Человек – существо одинокое, – сказал он и улыбнулся ей, потом выкатил газонокосилку.

Застрекотали лезвия, прорываясь сквозь мягкую и сочную траву. Возле крыльца звук затих.