Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]

Общинам, как и людям, свойственны периоды здоровья и болезни, и даже периоды юности и старости, надежды и отчаяния. Было время, когда несколько городков вроде Нью-Бэйтауна снабжали китовым жиром весь западный мир. Из американского аванпоста заправлялись все лампы для чтения в Оксфорде и Кембридже. Потом в Пенсильвании забила нефть, или горное масло, и дешевый керосин, его еще называли минеральным маслом, вытеснил китовый жир и оставил без дела большую часть морских охотников. На Нью-Бэйтаун обрушились немочь и отчаяние, от которых он так и не оправился. Городки неподалеку росли и процветали на других ископаемых и видах топлива, но Нью-Бэйтаун, чья живая сила целиком зиждилась на судах с прямыми парусами и китах, впал в оцепенение. Змеящийся поток мигрантов из Нью-Йорка обогнул Нью-Бэйтаун стороной, оставив его и дальше грезить об ушедших днях. И, как это всегда бывает, жители убедили себя, что их все устраивает. Их миновали шум и грязь, которые несут с собой отпускники, яркий свет неоновых вывесок, деньги заезжих туристов и создаваемая ими кутерьма. Возле живописных заливов появилось всего несколько новых домов. Однако поток мигрантов продолжал выползать из Нью-Йорка, и все знали, что рано или поздно он затопит Нью-Бэйтаун. Местные одновременно мечтали об этом и ненавидели саму мысль о таком исходе. Соседние города были богаты, буквально купались в содранных с туристов деньгах, раздувались от прибыли, светились особняками нуворишей. Олд-Бэйтаун стал рассадником живописи, керамики и гомосексуализма, а проклятое плоскостопое племя Лесбоса плело ткани ручной работы и мелкие бытовые интриги. Нью-Бэйтаун все продолжал рассуждать о старых добрых временах и о том, когда придет горбыль.

На поросших тростником берегах заливов гнездились и выводили флотилии молодняка дикие утки, рыли норы, селясь целыми колониями, и ловко рассекали воду поутру ондатры. Скопы зависали на лету, прицеливались и пикировали на рыбу, чайки поднимали венерок и морских гребешков высоко в воздух и роняли на землю, чтобы разбить раковины и съесть моллюсков. Выдры все еще рассекали воду, словно загадочные пушистые шепотки, в садах разгуливали кролики, по улицам городка, будто маленькие волны, проносились серые белки. Хрипло распевались и махали крыльями петушки фазанов. По мелкой воде бродили голубые цапли, похожие на пары долговязых рапир, ночью завывали выпи, будто одинокие призраки.

Весна и лето приходят в Нью-Бэйтаун поздно, зато когда они наступают, то приносят с собой неповторимо мягкий и неистовый гомон, запах и настрой. В начале июня буйно распускается мир листвы, стеблей и цветов, и каждый закат не похож на другие. Ввечеру выкрикивают свои скрипучие имена куропатки, после наступления темноты стеной обрушиваются трели козодоев. Дубы покрываются сочной листвой и роняют в траву длинные сережки цветов. Собаки из разных домов встречаются и устраивают пикники, бродят по лесам ошалелые и счастливые и порой не возвращаются целыми днями.

В июне мужчина, подгоняемый инстинктом, косит траву, бросает в землю семена и вступает в схватку с кротами и кроликами, муравьями, жуками, птицами и всеми остальными, кто приходит, чтобы отнять его сад. Женщина любуется закручивающимися лепестками розы, умиляется и вздыхает, кожа ее становится лепестком, глаза – тычинками.

Июнь месяц веселый, спокойный и теплый, влажный и громогласный: все растет и размножается – и прелестное, и отвратительное, и труженик, и вредитель. Девушки в обтягивающих слаксах бродят по Главной улице, взявшись за руки и водрузив на плечи маленькие транзисторные радиоприемники, из которых им в уши льются заунывные любовные песни. Ошалевшие от гормонов юноши сидят на табуретах в аптеке-закусочной Танжерса, потягивая через соломинки лимонад, что вскоре выступит на их лицах очередной порцией прыщей. Они провожают девушек немигающими похотливыми взглядами и отпускают пренебрежительные замечания, в то время как внутри буквально изнывают от желания.

В июне деловые люди заходят к «Эллу и Сью» или в «Формачтер» глотнуть пивка и остаются пить виски, вдрызг напиваясь к полудню. Даже средь бела дня пыльные машины въезжают в запущенный палисадник стоящего на отшибе и давно не крашенного дома с наглухо задернутыми шторами, где Эллис, городская шлюха, решает полуденные проблемы прибитых июньской жарой мужчин. И день-деньской за волноломом встают на якорь лодки, сидя в которых счастливые мужчины и женщины терпеливо выуживают из моря себе обед.

Июнь – это покраска и обрезка, планы и замыслы. Редкий мужчина не тащит домой бетонные блоки, мелкий брус два на четыре и разрисованные с обратной стороны чертежами Тадж-Махала почтовые конверты. На берегу лежит килем кверху сотня лодочек, поблескивающих от противообрастающей краски, их владельцы приосаниваются и улыбаются медленным, словно застывшим, валам. До конца месяца школа все еще крепко держит стойких детишек, зато, когда наступает время экзаменов, мятеж выплескивается, и обычная простуда оборачивается повальной эпидемией, настоящей чумой, которая в последний день учебного года мгновенно исчезает.

В июне распускается счастливый росток лета. «Куда мы отправимся на славный праздник Четвертого июля?.. Пора бы нам распланировать отпуск». Июнь – матерь всех возможностей: утята храбро плывут наперерез опасностям вроде челюстей каймановых черепах, салат-латук тянется навстречу засухе, помидоры выбрасывают дерзкие стебли навстречу гусеницам бабочки-совки, семьи прикидывают преимущества песка и солнечных ожогов перед непредсказуемыми ночевками в горах под несмолкающую симфонию комариных оркестров. «В этом году я отдохну. Не буду так уставать. В этом году я не позволю детям превратить две недели моего отпуска в ад на колесах. Я работал весь год. Настало мое время! Я работал весь год». Подготовка к отпуску затмевает старые воспоминания, и в порядке наш мир [26] «И в порядке наш мир». Роберт Браунинг (1812–1889), «Пиппа проходит» (1841), часть 1. Перевод С. Шестакова. .

Нью-Бэйтаун пребывал в спячке. Люди, управлявшие его политикой, моралью, экономикой, делали это так долго, что закоснели в своих взглядах. Мэр, городской совет, судьи, полиция были вечны. Мэр по-свойски снабжал город материалами своего производства, судьи по-свойски решали проблемы со штрафами автолюбителей так давно, что уже и забыли, что это незаконно. Все люди – праведники. Кроме соседей, конечно.

Золотистый полдень обдавал теплым дуновением лета. Несколько ранних отпускников, у которых нет детей, вынуждающих родителей сидеть дома до окончания учебного года, катили по улицам – чужаки. Машины проезжали город насквозь, везя за собой на прицепах небольшие лодки и большие подвесные моторы. Даже с закрытыми глазами Итан признал бы в них отпускников по продуктам, что они покупали, – холодная мясная нарезка и плавленый сыр, крекеры и сардины в масле.