Петер Хандке - Женщина-левша [litres]

Издатель, после небольшой паузы, помахал из открытой двери шоферу, и тот, тщательно вытерев ноги, робко вошел.

Издатель:

– Вы приглашены на бокал шампанского.

Она:

– Или на два.

Дверной звонок опять зазвонил, шофер открыл дверь – на пороге стояла продавщица из того магазинчика, она улыбалась и словно похорошела.

В большой комнате одни сидели, другие стояли, пили шампанское. Мальчуган продолжал бросать кости. Звучала музыка. Издатель смотрел куда-то в пространство; потом стал переводить взгляд с одного гостя на другого; вдруг чему-то обрадовался и долил бокал шофера.

Но вот опять раздался звонок, это был телефон. Молодая женщина подбежала к нему и тотчас сказала:

– Это же вы, правда? Ваш голос совсем близко. Вы в телефонной будке на углу, я слышу!

Дверной звонок коротко звякнул – так, словно за дверью стоял кто-то знакомый.

Она сделала головой знак, чтобы кто-нибудь открыл, а сама продолжала говорить по телефону.

– Нет, я не одна. Вы же слышите. Но приходите. Приходите!

В открытую дверь вошли Бруно с Франциской.

Франциска сказала, обращаясь к Марианне:

– А мы думали, что застанем здесь самого одинокого на земле человека.

Марианна:

– Прошу простить, но сегодня в виде исключения я не одна.

Франциска – мальчугану:

– У меня есть имя. Поэтому не называй меня «учительница», когда говоришь обо мне, как только что по телефону.

Издатель:

– Тогда и я тоже с этой минуты не желаю называться «издатель», меня зовут Эрнст.

Марианна обняла Бруно.

Издатель подошел к ним и сказал Франциске:

– Давайте и мы обнимемся! – и сразу ее обнял.

Молодая женщина вышла на улицу, к дому медленно подходил актер. Она молча впустила его.

Бруно оглядел его внимательно и сказал:

– Так это вы друг моей жены? – И добавил: – Вы спите с моей женой, да? Во всяком случае, собираетесь. Не так ли? – Он сверлил актера взглядом, точно был у себя в конторе. – Вы, видно, из тех, кто ездит в старой малолитражке, а на заднем сиденье держит политические порножурналы. – Он продолжал сверлить актера взглядом. – И ботинки у вас не чищены. Но вы хоть блондин. Может, у вас даже голубые глаза? – Он еще посверлил актера взглядом, но вдруг отвел глаза; молодая женщина спокойно стояла рядом.

Бруно сказал:

– Знаете, я просто так болтаю, без всякого умысла.

Все были в большой комнате. Издатель танцевал с продавщицей. Шофер сходил к машине и вернулся с несколькими бутылками шампанского. Он переходил, чокаясь, от одного гостя к другому.

Мальчуган играл, сидя на полу. Бруно присел возле него на корточки и стал следить за игрой.

Мальчуган:

– Сыграешь со мной?

Бруно:

– Сегодня вечером я не могу играть. – Он попробовал бросить кости и повторил: – Нет, правда, сегодня вечером я не могу играть!

Продавщица, высвободившись из рук издателя, наклонилась и, включившись в игру, бросила кости; продолжала танцевать и между прочим играла с мальчиком.

Издатель и Франциска, держа в руках полные бокалы, ходили вокруг друг друга.

Бруно в ванной стриг ребенку ногти на ногах.

Издатель и Франциска, улыбаясь, медленно ходили по коридору мимо друг друга.

Бруно стоял рядом с мальчуганом, уже лежавшим в постели. Тот сказал:

– Вы все так странно молчите.

Бруно еще постоял, склонив голову на плечо; потом потушил свет.

Вместе с женой он по коридору прошел к остальным гостям. Навстречу им шел актер, Бруно одной рукой обнял жену за плечи, но тут же снял руку.

Актер сказал Марианне, что искал ее.

Все собрались в большой комнате; говорили мало. И все-таки казалось, что они, не дожидаясь настоятельного приглашения, все ближе придвигались друг к другу, да так и сидели какое-то время.

Продавщица, откинув голову, сказала:

– Какой же долгий был сегодня день! У меня будто глаз не осталось – одни дыры, и горели они немилосердно. Теперь боль утихает, и постепенно я опять начинаю видеть.

Шофер, сидевший с ней рядом, сделал движение, словно хотел вцепиться ей в волосы, но опустил руку.

Издатель стал на колени перед продавщицей и принялся целовать ей палец за пальцем.

Шофер показывал всем по очереди фотографии, которые достал из бумажника.

Франциска сказала продавщице:

– Почему вы не вступите в какую-нибудь партию?

Продавщица промолчала, но внезапно обняла Франциску; та высвободилась и сказала, глядя на Марианну:

– Одиночество служит причиной самой леденящей, самой мерзкой боли – боли, вызванной призрачностью твоего существования. И тогда нужны люди, которые доказали бы тебе, что ты еще не окончательно потерял человеческий образ.

Шофер энергично кивнул и поглядел на издателя; тот поднял вверх руки и сказал:

– Я не возражал.

Продавщица тихо подпевала мелодии, а потом улеглась на пол и вытянула ноги.

Шофер вытащил блокнот и принялся всех рисовать.

Франциска открыла было рот, но шофер сказал:

– Пожалуйста, не двигайтесь!

И Франциска закрыла рот.

Все молчали, пили, опять молчали.

Внезапно все одновременно расхохотались.

Бруно, обращаясь к актеру, сказал:

– А знаете ли вы, что сидите на моем месте?

Актер поднялся, чтобы пересесть на другой стул.

Шофер, продолжая рисовать, строго сказал:

– Оставайтесь где сидели!

Бруно вытянул из-под садившегося актера стул, и тот грохнулся на спину.

Поднимался актер медленно, а потом как-то нерешительно шагнул к Бруно.

Шофер пытался разнять этих двоих, катавшихся по полу.

Продавщица надела очки.

Франциска обменялась взглядом с издателем, и он начал рассказывать, как во время войны пережил однажды кораблекрушение.

Молодая женщина смотрела в окно, в сад, – там сильно раскачивались верхушки деревьев.

Шофер принес из машины аптечку.

Он соединил руки актера и Бруно, пятясь, отошел, знаками давая понять, чтобы они оставались в этом положении, и стал их рисовать. Бруно и актер скорчили гримасы, а шофер закричал:

– Не смеяться!

Бруно и актер одновременно вымыли в ванной лица.

Продавщица с Франциской тоже вошли в ванную и осторожно вытерли их полотенцем.

Шофер показывал всем готовые рисунки.

Марианна и Бруно вышли на площадку. Немного помолчав, Бруно спросил:

– Ты уже успела обдумать, как будешь жить дальше?

Она ответила:

– Нет. Как-то раз я на миг очень ясно увидела свою будущую жизнь и до глубины души похолодела.

Они стояли, смотрели вниз на гаражи, где скользили подгоняемые ветром целлофановые мешочки. По улице шла та же самая пожилая женщина, но без собаки, из-под пальто виднелось длинное вечернее платье. Она тотчас с ними поздоровалась, помахала обеими руками, словно ей было все известно; они ответили ей.

Молодая женщина спросила, нужно ли ему завтра на работу.