Сара Зарр - Джем и Дикси

Папа говорит, что хочет увидеть нас. Нас. Грудь сдавливает еще сильнее, и я наконец-то все понимаю. Он ведь ни разу не назвал меня по имени в этом чертовом письме. Имени, которое так много значило для них с мамой. Ну или они так говорили.

Я перечитываю эту короткую строчку снова и снова, и это маленькое, незначительное, вскользь оброненное обращение ко мне блекнет, перестав меня греть. Все, что я чувствую, спотыкаясь взглядом об эти неаккуратные буквы, – тяжесть. Непомерную тяжесть, обрушившуюся на меня волной. Я возвращаю письмо Дикси, не проронив ни слова.

– Не злись на меня, Джем, – вдруг тихо произносит она, – я ведь показала тебе письмо, хоть он и просил этого не делать.

В моей груди что-то неприятно сжимается. Это должно заменить мне чувство, что меня любят?

– А мне ведь было велено тебе не показывать, – не унимается сестра. – Я знала, что нельзя. Но показала. И купила тебе буррито. И это. – Пошарив в карманах куртки, она достает батончик «Марса» и кладет на стол. – Я просто хотела поддержать тебя, Джем.

Я сгребла все свои вещи, включая буррито и «Марс», решив отложить их на ужин, и отнесла их в нашу комнату. Порядок уже не имел особого значения, поэтому я просто оставила все на кровати. И тут из холла послышался мамин голос:

– Дикс? Это ты?

– Да, мам, – крикнула в ответ сестра.

Повесив свою куртку туда же, где висела куртка Дикси, я опустилась на пол. Выудив спрятанный под кроватью блок сигарет, достала свежую пачку.

– Не говори маме, – шепчет мне Дикси.

– Она уже видела это письмо, дурочка.

– Не рассказывай ей, о чем оно. Я серьезно.

Сестра смотрит на меня с такой решительностью, как будто и вправду не собирается ничего говорить маме. Ну, конечно. Она просто хочет быть первой, кто принесет маме сказочную весть о папином возвращении. Папины секреты тут совсем ни при чем.

– Куда ты идешь? – спрашивает она, когда я поднимаюсь с пола.

– Никуда.

Когда мама окончательно выгнала папу, дядя Иван, мамин младший брат, приехал в Сиэтл для того, чтобы помочь ей с этим. Он захватил с собой своего друга, Грэга, на тот случай, если папа окажется несговорчивым и придется пустить в ход мускулы. Они вместе собрали все вещи отца, пока мы с Дикси были в школе. Огромная груда в коридоре стала первым, что мы увидели по возвращении домой. И огромную спину Грэга, наливающего в стакан воду из-под крана. Все, что я помню о нем, – лишь склонившийся над раковиной рыжеволосый затылок с крохотной плешью, о которой, возможно, он и сам не знал.

– Джем, забери Дикси в вашу комнату. Садитесь за домашнюю работу.

Я посмотрела на эту груду вещей, бесформенную кучу перемешавшейся ткани. Где-то в глубине этой мешанины виднелась маленькая деревянная коробочка, наполовину скрытая папиной кожаной курткой. В ней он хранил медиаторы и коллекцию билетов со всех концертов и шоу, на которых он только успел побывать. Ее успела заметить и Дикси:

– Это же папина особенная коробка!

Она воскликнула это с таким удивлением, будто только что поняла, что все эти вываленные, словно на выброс, вещи принадлежат отцу. Как будто только что осознала, что мамины предупреждения действительно закончились и это происходит на самом деле.

Мама кивнула и провела по щекам Дикси, словно стирая невидимые слезы. Подавшись вперед, сестра повисла на ней, вцепившись в талию.

– Джем, я же сказала тебе забрать ее отсюда.

Пробегавший мимо нее Ринго Старр получил от нее не очень-то любезный пинок ногой. Дядя Иван молча наблюдал за нами, прислонившись к стене и засунув руки в карманы.

Уже позже, в нашей комнате, Дикси плакала, спрятав лицо в подушках, а я тихо делала домашнюю работу. Поначалу я пробовала ее утешить. Сказала, что все будет хорошо.

– Нет, не будет! – прокричала она.

Больше на мои слова она не реагировала. Не выдержав, я перебралась на ее кровать и, коснувшись ее спины, осторожно погладила. Это всегда работало, когда она была маленькой. Что бы ни случилось в жизни Дикси, она всегда успокаивалась рядом со мной. Даже когда ее не пригласили на чей-то день рождения во втором классе. Даже когда она забыла свою любимую куклу в автобусе.

Но только не в этот раз. Всхлипнув, Дикси отталкивает меня, и я вскакиваю как ошпаренная. Меня перекашивает от злости.

– Она же его предупреждала! Что тут удивительного, Дикси?

– Тебе просто наплевать.

– Это ему наплевать! Иначе он бы давно уже прекратил.

Мне даже не приходится объяснять, что именно «прекратил». Просто: прекратил.

Дикси приподнялась и села. Даже с раскрасневшимся от слез лицом, даже со спутанными волосами она выглядела как одна из тех прелестных плачущих девушек из кинофильмов, не вызывающих ничего, кроме желания обнять и утешить. Именно это я так отчаянно хотела сделать.

– Она не может выгнать его, – мямлит Дикси, – это и его дом тоже.

– Тогда почему он не ночует здесь и не помогает нам оплачивать счета, Дикс?

Закрыв лицо подушкой, Дикси рухнула на кровать.

– Ты можешь плакать сколько угодно, а мне нужно делать домашнюю работу, – только и сказала я. И отвернулась.

– Я тебя ненавижу.

Давно стоило прекратить придавать значение этим словам Дикси, но мне больно каждый раз, когда она так говорит. Тогда я просто уселась на кровать и уткнулась в математику. Наплакавшись всласть, Дикси уснула, сама того не заметив, и я, улучив момент, тихонько выскользнула за дверь и заглянула в холл. Мама, Иван и Грэг сидели за столом, тихонько переговариваясь. Папины вещи уже покоились в многочисленных коробках, явно раздобытых где-то в магазине алкоголя. Поставленные друг на друга, эти коробки возвышались башней прямо напротив дверей. Крадучись, я сделала пару шагов вперед, растянув свою кофту до самых колен.

Дядя Иван всегда притягивал взгляд. Они с мамой очень похожи, только волосы у него темные, почти черные, и глаза не голубые, а каре-зеленые. В его лице всегда проглядывалось что-то греческое, в отличие от нее. В дяде Иване было что-то особенное – в том, как он подносил сигарету к губам, в том, как спокойно двигались его руки. В каждом его движении, в каждом жесте сквозили уверенность и спокойствие, которые заставляли меня желать, чтобы он всегда был с нами. Почувствовав, что в холле кто-то есть, он обернулся и отодвинул свой стул. Подойдя ко мне, он остановился. В руках тлела наполовину скуренная сигарета.

– Тебе лучше пойти в кровать, Джем.

Я опустилась вниз, на ковер, поджав ноги, и затрясла головой.

Дядя присел на корточки рядом со мной:

– Джем, знаешь что? Я думаю, что тебе не стоит этого видеть. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Четырнадцать? – произнес он с явным удивлением. – Черт, как же летит время. Коротко затянувшись, он обернулся назад, на маму. – Я не думаю, что тебе нужны эти воспоминания, детка. Это не то, что хочется помнить всю свою жизнь.