Сара Зарр - Джем и Дикси

Я докуриваю сигарету, прячу пачку в карман и нащупываю там несколько монет – сдача от покупки тех пончиков. Сама не понимая, что делаю, я подхожу к бездомному и протягиваю ему четвертак и два пятака.

Он наконец-то поднимает на меня глаза и смотрит остекленевшим, отсутствующим взглядом.

– Бери, – говорю я.

Его руки вцепляются в поношенную ткань одежды, и он замирает на месте.

– Это деньги, держи.

Может, он сумасшедший? А может, он просто ослеп и не видит.

– Мне они не нужны, – отвечает он хрипло и коротко.

Мелочь в моей ладони наливается свинцом и становится невыносимо тяжелой. Мне так отчаянно хочется, чтобы он захотел взять их. Мне так хочется, чтобы кому-нибудь – кому угодно! – хоть что-то было от меня нужно.

Он молча отворачивается и продолжает сверлить взглядом мусорку.

Я кладу холодные монеты на скамейку и ухожу.

Дикси рассказывает все маме почти сразу. Как я и думала.

В ночь понедельника я долго ворочаюсь в кровати, не в силах уснуть. В этот день я вела себя в школе еще более странно, чем обычно, и теперь мысли об этом жалят меня, как рой диких пчел. О чем я только думала, когда спрашивала Питера Чина, откуда у него кроссовки? Кто тянул меня за язык? Это же были просто кроссовки, пусть и новые, пусть и с необычным дизайном. Но я, непривыкшая к шопингу, не имела ни малейшего понятия, где такие можно найти. И просто выпалила первое, что пришло в голову. Естественно, он меня проигнорировал.

Когда Дикси возвращается домой, я притворяюсь спящей. Я понятия не имею, где ее носило на этот раз, да мне и неинтересно, если честно. С тех пор как мама стала работать в ночную смену, сестра решила, что теперь ей можно все. Она уходила и возвращалась, когда ей вздумается. Мама ничего не знала о ее ночных похождениях: каждый раз Дикси оказывалась дома до ее возвращения.

Лежа в кровати с зажмуренными глазами, я слышу, как Дикси переодевается в пижаму. И уходит, оставив дверь в комнату открытой. Через пару минут из гостиной доносятся звуки включенного телевизора. Я сама не замечаю, как отключаюсь под бормотание очередной передачи. Меня будит новый громкий звук – хлопок входной двери, за которым следуют короткие щелчки закрывающегося замка и звон брошенных на стол ключей.

– Привет, детка. – Голос мамы, доносящийся из гостиной, звучит устало, но отчетливо: она явно трезва.

За их коротким разговором следует шуршание пакетов. Она что, купила еды?

Накрывшись одеялом, я прислушиваюсь к их голосам, пытаясь представить, что же они делают. Дикси, должно быть, снова устроилась на диване, закинув ноги на мамины колени. А может, сегодня на диване разлеглась мама и ее рука снова ласково гладит по шее Дикси, расположившуюся на полу у ее ног.

– В школе все хорошо? Ты же ходила?

– Ага.

– Хорошо. Меня бесят их звонки, так что уж постарайся все утрясти, хорошо?

Дикси отвечает так тихо и низко, что я не могу разобрать. Они перешептываются какое-то время, и голос мамы вдруг становится громче:

– Показывай!

Гостиная погружается в тишину.

И снова слышится крик мамы:

– Ты что, издеваешься?

Голос Дикси срывается и становится тонким.

– Мам, просто…

– Джем! Немедленно сюда!

Я съеживаюсь под одеялом, боясь сделать вдох. План притвориться спящей разлетается вдребезги: мамины шаги уверенно направляются к комнате.

– Джем!

Ее голос звучит все ближе, я уже слышу шуршание ее джинсов в коридоре. Она подходит к кровати, в руках – злополучное письмо.

– Подъем!

Одно движение руки – и с меня одним махом слетает одеяло.

– Твой папаша снова вешает лапшу нам на уши. Нам нужно поговорить об этом прямо сейчас, немедленно.

Я покорно плетусь за ней в гостиную. На полу, скрестив ноги, сидит Дикси, злая, раздраженная, сверлящая меня взглядом так, будто я, и только я, причина всему, что сейчас происходит.

– Чего? – не выдерживаю я. – Это ты показала ей письмо, не я.

– Так ты в курсе? – набрасывается на меня мама. – И ничего мне не сказала? Похоже, я не могу верить ни одной из моих дочерей. Буду знать.

Я сажусь на пол напротив Дикси. Рядом лежит открытая коробка с пиццей, а точнее, с тем, что от нее осталось: три кусочка маминой любимой, греческой. Взглянув на сестру, я беру один кусок. Кажется, Дикси скоро заплачет. Я всегда могу определить, что она вот-вот расплачется.

Мама опускается на диван и вглядывается в папино письмо:

– Какая же чушь. Я знала, что он идиот, но не думала, что настолько. Он хочет сделать мне сюрприз? Какой еще, к черту, сюрприз? Осточертевший бывший муж на пороге? Спасибо, не надо.

– Он завязал, – подает голос сестра.

Мама только смеется в ответ:

– Ну, может, он и писал на трезвую голову. Может, он действительно завязал с наркотиками. Но он не завязал с передрягами, уж поверь мне. Я знаю этого человека.

Фыркнув, она швыряет письмо на пол. Дикси мгновенно подбирает его и снова злобно смотрит на меня, слезы льются по ее щекам.

– Да что я-то тебе сделала? – огрызаюсь я.

– Ничего. Продолжай запихивать в себя пиццу, не отвлекайся.

Голос мамы звенит гневом, когда она поворачивается к Дикси:

– Почему ты так мерзко ведешь себя с сестрой?

Это обескураживает нас обеих. Дикси утыкается в колени и молчит, вытирая слезы рукавом кофты.

– Слушай, Дикс, мне это надоело. Завязывай с этим. Достало видеть, как вы ведете эту идиотскую, абсолютно непонятную мне битву каждый день. Довольно. – Теперь она смотрит на меня: – Вы же так хорошо ладили раньше. Я понятия не имею, что случилось, но пора бы уже повзрослеть, вам обеим…

Мы повзрослели, мам. В этом-то и проблема.

– Знаете что, девочки, – продолжает она, – если бы у меня был хоть один шанс ответить вашему отцу, единственное, что я бы ему сказала, – держаться от нас подальше. Я не верю ему ни на секунду. И вам советую то же.

– Почему ты не хочешь просто дать ему шанс, мам? Почему ты сразу же его осуждаешь? – тихо спрашивает Дикси.

Устало вздохнув, мама запускает руки в волосы:

– Дикс, я знаю его намного лучше. Он не изменился, уж поверь мне. Он возвращается только потому, что ему что-то нужно. А может, потому, что у него проблемы в Остине и ему больше некуда деваться. Я тебе гарантирую.

Я беру еще один кусочек пиццы. Подтолкнув к себе коробку, мама забирает последний. Откусив немного, она продолжает.

– Клянусь, ноги его здесь не будет. И вы обе должны мне пообещать, что будете держаться от него подальше. Если он будет писать, предлагать встретиться – да что угодно! – вы немедленно рассказываете мне.

Дикси мгновенно надулась и скрестила руки на груди:

– Ты хочешь сказать, что я не имею права увидеться с собственным отцом?

– Да ради бога, встречайтесь с ним, если вам это нужно. Но не пускайте его в свое сердце, не верьте ему. – Она отправляет в рот еще один кусочек и тыкает оставшимся огрызком в сестру. – Тебя это особенно касается. Ты слишком на нем зациклена.