Сара Зарр - Джем и Дикси

Похоже, он думает, что я поведусь на эти глупые улыбочки и поверю, что для него есть разница, хочу я ему помогать или нет.

Мама возвращается, держа в руках телефон:

– Мне ужасно жаль прерывать ваш разговор о столь грандиозных планах, но в твоих интересах исчезнуть раньше, чем я вызову копов, Расе.

– Адри, – тихо произносит он, – возьми деньги, и я уйду. Просто возьми деньги, а я раздобуду еще. Я расплачусь с тобой за все, что обещал.

В улыбке мамы читается «да пошел ты».

– Нет уж, спасибо.

– Мам, – говорю я, – это серьезные деньги. Только в одной пачке несколько сотен долларов, может, даже больше.

– Бери, Джем. – Он протягивает деньги мне.

Я тянусь к ним, но мама перехватывает мою руку:

– Нет.

– Но…

– Поверь мне, Джем. Это грязные деньги. – Она поворачивается к сестре: – К тебе это тоже относится, милочка. Только попробуй взять – и я их найду и сожгу все до последнего доллара, тебе понятно?

Покачав головой, отец обращается к сестре:

– Ваша мама все такая же… Не удивлен. – Пачка купюр неохотно скрывается в его кармане. – Что ж, кажется, мне пора идти.

– Ты сегодня удивительно догадлив, Расс.

Сделав шаг к входной двери, мама многозначительно распахивает ее прямо перед отцом. Он выходит молча, не попрощавшись ни со мной, ни с Дикси. Что-то в нем неуловимо изменилось. Словно за этот короткий вечер дома он успел постареть и осунуться. Похоже, он просто сдался.

Как только дверь за ним закрывается, мама оборачивается к нам:

– То есть вы хотите сказать, что сами впустили его в наш дом и ели его еду.

– Он…

– Как будто все, что я вам говорила, вы пропустили мимо ушей. – Мама кивает в сторону Дикси и обращается уже ко мне: – Ни для кого здесь не секрет, что Дикси становится абсолютно бесхребетной, когда дело касается отца, но ты-то, Джем! От тебя я такого не ожидала. Вот и поможешь мне прибраться на кухне.

– Но я уже убралась там.

Мама выдыхает короткий смешок:

– Ты меня не совсем поняла. Иди в кровать, Дикси.

Дикси открывает рот, но, словно передумав, отворачивается и уходит в нашу комнату.

– Пойдем, – произносит мама.

Я иду вслед за ней на кухню и смотрю, как она достает рулон мусорных мешков из-под раковины и, оторвав один, сует его мне в руки:

– Раскрой и держи. Начнем с холодильника.

Так вот что она имела в виду под «прибраться».

– Мам, не надо. – Как бы я ни старалась, мой голос дрожит, выдавая панику. – Давай оставим продукты, он же нам должен.

– Ты просто не понимаешь.

Я молча смотрю, как в мусорный пакет отправляется сыр, мясо для сэндвичей. Затем туда летят яблоки. И хлеб.

Мама ошибается. Я все понимаю. Весь этот спектакль, который отец устроил для нас, – все это было ложью. Его порыв купить нам поесть и оставить нам денег был всего лишь притворством. Это не любовь, а всего лишь игра в примерного папочку. Это было не по-настоящему. Но купленная для нас еда и протянутые нам деньги были самыми что ни на есть настоящими. И мы в них нуждались. Я смотрю в мусорный мешок и молчу, словно лишившись дара речи. Я не знаю, как объяснить маме, что, даже несмотря на эту ложь, мы должны что-то есть и на что-то жить. Нам нужна эта еда. Но я не нахожу нужных слов.

Взяв кастрюлю, мама вываливает в мешок остатки макарон с сыром. Та же участь постигает и мясной рулет. Вцепившись в мусорный пакет, я силюсь придумать, как же ее остановить. Может, мне стоит сказать, что мы можем оставить консервы на черный день? Может, стоит напомнить, что утром она может передумать? Что ей нужно как следует поспать и подумать еще раз?

Но я прекрасно понимаю, что это бесполезно. Все, что купил отец, было лишь мусором в ее глазах. А значит, она остановится, когда полки снова опустеют.

Она продолжает швырять еду в мусорный пакет, пока он не грозит разорваться.

– Тащи еще один, – бросает она. Я не двигаюсь с места. – Ну хорошо, я принесу его сама.

Подхватив мешок, она тащит его к задней двери и открывает ее. Я слышу, как этот огромный пакет скользит по трубе мусоропровода и плюхается где-то далеко внизу. Этот звук волшебным образом возвращает мне голос.

– Мам, ты можешь не есть эту еду, я могу отнести ее в продовольственный фонд завтра. Или просто отдам нашей соседке, миссис By, положу пакеты перед ее дверью.

Про себя я прикидываю, сколько банок может поместиться под моей кроватью.

Еще один пакет отправляется вниз по мусоропроводу.

Взяв рулон с мусорными мешками, я прячу его за спиной, надеясь спасти хотя бы то, что осталось. Мама оборачивается, – маленькая, хрупкая, испуганная. Моргая, она с растерянностью осматривает кухню. Она уже жалеет о том, что сделала. Уже позже, когда буду вспоминать об этом, я буду дорисовывать в своем воображении кое-что еще. Там, в этом выдуманном воспоминании, я подхожу к ней и крепко обнимаю. Там я говорю ей о том, как мне жаль и как бы мне хотелось, чтобы все было иначе.

Но этого не происходит. Я продолжаю тихо стоять, неподвижная, онемевшая. В дверь врывается порыв холодного воздуха, и мама захлопывает дверь. И обхватывает себя руками, словно пытаясь согреться.

– Ты не представляешь, насколько сильно я его любила, Джем. Мы словно были созданы друг для друга, понимаешь? Я была готова прожить с ним всю жизнь. Я бы любила его всю жизнь. Но он все испортил. Я могла бы смириться даже с наркотиками. Мы бы справились с этим вместе. Но он начал мне лгать. Он не был таким, когда мы встретились. Он никогда не был таким… – Затихнув, она уронила руки. – И все эти женщины. Надеюсь, ты никогда не столкнешься с этим, Джем. Это дерьмовое ощущение, – продолжает она. – В какой-то момент ты начинаешь сомневаться, было ли хоть что-то правдой. Тебе начинает казаться, что ты – самая большая дура на этом свете. И это сводит тебя с ума. Ты и глазом не успеваешь моргнуть, как оказываешься на полу, готовая рвать на себе волосы от отчаяния. Ты думаешь, что сама во всем виновата. Гадаешь, что же сделала не так. Только потом ты начинаешь понимать, что дело не в тебе. С самого начала дело не в тебе, дело в них.

И тут на меня накатывают воспоминания. Давным-давно, когда мы еще были маленькими, еще до того, как отец ушел, мама могла целыми днями лежать в кровати, совершенно трезвая, но с разбитым сердцем.

И я все понимаю. Мне знакомо ощущение вины за то, чего не делал.

– И после всего этого он решил снова вернуться? – Наклонившись, она поднимает упавший на пол пакет с салатом. – После всего этого он действительно думает, что имеет право входить в наш дом с полными пакетами, как чертов Санта-Клаус, и выставлять себя в самом выгодном свете на моем фоне? Как будто он спаситель, а я – исчадие ада.

– Все не так, мам, – я пытаюсь ее успокоить, – он далеко не Санта.