Жоржи Амаду - Генералы песчаных карьеров [litres]

Профессор прочел заголовок в «Жорнал да Тарде»:

«ГЛАВАРЮ „ГЕНЕРАЛОВ ПЕСЧАНЫХ КАРЬЕРОВ“ УДАЛОСЬ БЕЖАТЬ ИЗ ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ»

Потом шло длинное интервью с разъяренным директором. Весь пакгауз надрывается от смеха. Даже падре Жозе Педро хохочет, хохочет так, словно он – полноправный член шайки.

Хватило месяца в приюте, чтобы из души Доры ушла радость, а из тела – бодрость и сила. Она родилась на холме, она провела детство на его крутых улочках. Потом началась полная приключений жизнь в шайке! Дора не была тепличным цветком. Дора любила солнце, улицу, свободу.

Здесь, в приюте, ей туго заплели волосы в две косички, стянули их розовыми бантами. Дали голубое полотняное платье и синий передник. Посадили за парту вместе с девочками пяти-шести лет. Кормили плохо. Наказывали. Оставляли без обеда, не выпускали на прогулку. Потом началась горячка – положили в приютский лазарет. Вышла она оттуда еле живой. Температура держалась, но она никому об этом не говорила, потому что ненавидела унылую больничную палату – туда никогда не заглядывало солнце, и казалось, вечно царят унылые сумерки – медленная смерть дня. Если удавалось, она подходила к воротам, видела круживших у приюта Профессора или Большого Жоана. Однажды они сумели просунуть ей записку. Педро сбежал из колонии, Педро скоро выкрадет ее отсюда. Радость придала ей сил.

Во второй записке было сказано, чтобы она постаралась снова попасть в лазарет. Но стараться не пришлось: монахиня заметила, как пылает лицо Доры, положила ей ладонь на лоб:

– Да ты же вся горишь!..

И снова полутьма палаты. Там как в могиле: тяжелые шторы не впускают солнце. Врач осмотрел ее и печально покачал головой.

Но появление «генералов» точно залило лазарет светом. «Как он исхудал», – подумала Дора, увидев перед собой Педро. Рядом с ним стояли Профессор, Большой Жоан, Кот. Профессор припугнул сиделку ножом. Лежавшая на соседней койке девочка, хворавшая ветрянкой, тряслась под простыней. Жар испепелял Дору, она едва смогла подняться.

– Куда вы? Ей очень плохо! – прошептала сиделка.

– Ничего, Педро, я пойду… – сказала Дора.

Они вышли. У ворот стоял Вертун, держа за ошейник огромного пса, которому предварительно скормил кусок мяса. Кот открыл створку, пропустил всех вперед и сказал:

– Прошло как по маслу.

– Скорей, скорей, пока переполох не начался, – поторопил их Профессор.

Они зашагали по улице. Дора больше не чувствовала жара: она шла рядом с Педро, она держала его за руку.

Прикрывал отход Вертун: он поигрывал ножом, на угрюмом лице сияла улыбка.

«Генералы» смотрят на ту, кто стала им сестрой и матерью. Профессор – на свою любимую. Педро – на свою невесту. Все молчат. «Мать святого» дона Анинья творит заговор, чтобы унялась сжигающая Дору горячка, веткой бузины отгоняет лихорадку. Блестящие от жара глаза Доры улыбаются. Кажется, что покой, осеняющий по ночам Баию, поселился теперь и в ее душе.

«Генералы» молча смотрят на сестру, мать, невесту. Ее свалила лихорадка. Куда девалась прежняя ее веселость, почему она не играет больше со своими сыновьями, почему не выходит по вечерам на воровской промысел со своими братьями – неграми, белыми, мулатами? Почему исчезла радость из ее глаз? Теперь в них – только покой, безмятежный покой баиянской ночи; Педро Пуля сжимает ее руку.

А «генералам» тревожно, «генералы» боятся потерять Дору. Но в глазах у нее – покой, покой баиянской ночи, и глаза ее покорно закрываются, когда матушка Анинья веткой бузины отгоняет от нее лихорадку.

Ночной покой снисходит на пакгауз.

Пес воет на луну. Безногий провожает матушку Анинью через пески. Жрица сказала, что лихорадка скоро уймется. Леденчик побежал за падре: может, тот знает какое-нибудь верное средство.

В пакгаузе тихо. Дора попросила «генералов» идти спать, и они улеглись на пол, но мало кому удается заснуть этой ночью: все они думают о болезни Доры. А она поцеловала брата, отправила его спать. Он еще несмышленыш, он многого не понимает, он знает, что сестра больна, но даже и не думает о том, что она навсегда может покинуть его. А «генералы» только об этом и думают, только этого и боятся. Неужто снова окажутся они без матери, без сестры, без невесты?

Рядом с Дорой остались только Педро и Большой Жоан. Негр улыбается, но Дора видит, что улыбается он через силу, наперекор снедающей его тоске, только чтобы утешить ее и подбодрить. Педро сжимает руку Доры. Чуть поодаль, скорчившись, уронив голову в ладони, сидит Профессор.

– Педро… – зовет Дора.

– Я здесь.

– Сядь поближе.

Педро пододвигается. Голос ее еле слышен.

– Хочешь чего-нибудь? – ласково спрашивает он.

– Ты любишь меня?

– Разве ты не знаешь?..

– Полежи со мной.

Педро вытягивается рядом с ней. Большой Жоан отходит к Профессору; оба молчат, оба грустят. Тихая ночь опустилась на пакгауз, и в неестественно блестящих глазах Доры – отзвук этой тишины.

– Ближе…

Педро придвигается, теперь они лежат вплотную друг к другу. Дора кладет его руку себе на грудь. Тело ее так и пышет горячечным жаром. Ладонь Педро – на ее девичьей груди. Дора водит его рукой по своей груди, спрашивает:

– Ты знаешь, что я уже взрослая?..

Его рука – на ее груди, тела их совсем близко. В глазах у нее – безмерный покой.

– Это случилось там, в приюте… Теперь я могу быть твоей женой.

Педро глядит на нее испуганно:

– Ведь ты же больна…

– Обними меня перед тем, как я умру…

– Ты не умрешь!.

– Если обнимешь, не умру.

Тела их сливаются. Педро пронизывает порыв, пугающий его самого. Он боится причинить Доре боль, но она вроде бы не чувствует ее.

– Теперь ты моя, – говорит он прерывистым голосом.

Ее пылающее от жара лицо становится счастливым. Безмятежный покой уступает место радости. Педро осторожно отстраняется.

– Как хорошо, – шепчет Дора. – Я – твоя жена.

Педро целует ее, и прежнее выражение кроткого спокойствия появляется на лице Доры. Она смотрит на него с любовью.

– Теперь я буду спать… – слышит он.

Педро лежит рядом, сжимает ее горячую руку. Это его жена.

Мир и покой нисходят на новобрачных. Любовь всегда сладостна и добра, даже если смерть – совсем рядом. Тела их неподвижны, но в детских сердцах нет больше страха. Только покой – покой баиянской ночи.

На рассвете Педро дотрагивается до лба Доры. Он – ледяной. Сердце ее не бьется. Крик его раскатывается по всему пакгаузу, и разбуженные им «генералы» вскакивают. Большой Жоан глядит на Дору широко открытыми глазами, потом поворачивается к Педро:

– Ты не должен был…

– Она сама позвала меня, – отвечает тот и торопливо выходит из пакгауза, чтобы не разрыдаться при всех.