Жоржи Амаду - Генералы песчаных карьеров [litres]

Профессор стоит над телом Доры, не решаясь дотронуться до него. Одно он понимает ясно: здесь ему больше оставаться незачем, теперешняя его жизнь в шайке кончена. Леденчик и падре Жозе Педро входят в пакгауз. Священник берет руку Доры, потом прикасается к ее лбу:

– Умерла.

Он начинает читать молитву, и почти все повторяют за ним:

– «Отче наш, сущий на небесах…»

Педро вспоминает, как молились хором в колонии. Плечи его начинают трястись, он затыкает уши. Поворачивается, смотрит на мертвую Дору – Леденчик вложил ей в пальцы лиловый цветок – и плачет навзрыд.

Пришли матушка Анинья и Богумил. Педро молча сидит в стороне. Жрица говорит:

– Как тень исчезла она с этого света, а на том станет святой. Зумби, король Палмареса [17] Зумби – вождь так называемой «Республики Палмарес», созданной беглыми рабами-неграми на северо-востоке страны. , стал святым, и мы устраиваем кандомбле в его честь. Роза Палмейрао тоже стала святой… Те, кто не знал страха при жизни, становятся нашими святыми.

– Как тень исчезла… – повторяет Большой Жоан.

Как тень возникла она, как тень исчезла. Никто не может понять и объяснить это – никто, даже Педро, который был ее мужем, даже Профессор, который любил ее.

– Господь принял ее душу, – говорит падре. – Она была безгрешна, она не знала, что такое грех…

Леденчик молится. Богумил знает, чего ждут от него. Надо взять тело Доры на борт баркаса и похоронить ее в море, у старого форта. Иного выхода нет. Но как объяснить это падре Жозе Педро? Безногий торопливо и сбивчиво растолковывает ему положение. Сначала падре приходит в ужас: это грех, на который он не может согласиться. Потом понимает, что хоронить Дору по обряду – это значит выдать «генералов» властям. Педро Пуля хранит молчание.

А вокруг – тихая ночь. И в мертвых глазах Доры – матери, сестры, невесты, жены – покой. Кое-кто всхлипывает. Тело понесут Вертун и Большой Жоан. У Вертуна руки точно одеревенели, а Жоан рыдает, как женщина. Матушка Анинья набрасывает на тело Доры белое кружевное покрывало.

– Иеманжа примет ее. Дора тоже станет святой.

Педро Пуля обнимает мертвую Дору, не дает вынести ее. Профессор подходит к нему:

– Отпусти. Я тоже любил ее. Что уж теперь…

Дору выносят в безмятежную ночную тишину, к таинственному необозримому морю. Падре читает молитвы, и странная похоронная процессия движется в темноте к баркасу Богумила. Педро, стоя на берегу, видит, как отчаливает парусник и уходит все дальше. Он простирает вслед ему руки.

«Генералы» возвращаются к себе. Тает вдалеке белый парус. Луна освещает песок пляжа, и на поверхности воды звезд столько же, сколько на небе. Ночь тиха и спокойна, как лицо Доры.

В баиянской гавани существует поверье: новая звезда загорается на небе, когда умирает бесстрашный человек. Так было с Зумби, с Лукасом да Фейра, с Безоуро, со всеми отважными неграми. Но если умирает женщина, пусть хоть самая храбрая на свете, звезда не появляется. Роза Палмейрао, Мария Кабасу стали святыми на африканских кандомбле, но ни одна из них не превратилась после смерти в звезду.

Педро Пуля бросается в воду. Он не может больше сидеть в пакгаузе, слушать всхлипывания и причитания. Он пойдет следом за Дорой, и в царстве Иеманжи они будут вместе. Он плывет за баркасом. Он видит, как с палубы простирает к нему руки Дора. Больше для него нет ничего и не будет вовек. А силы его уже на исходе. Он плывет, глядя на звезды, на огромную желтую луну. Разве страшно умереть, отыскивая любимую? Разве страшно утонуть, плывя навстречу любви?

И разве имеет значение, что в эту ночь астрономы заметили в небе над Баией комету – звезду с золотой гривой? Педро видел, как Дора превратилась в звезду и взлетела в небеса. Дора оказалась отважней всех, смелей Розы Палмейрао и Марии Кабасу: в смертный свой час эта девочка, едва вошедшая в пору, наградила его своей любовью. Вот потому и засияла над Баией новая звезда – звезда с длинной золотой гривой, звезда, которая не загоралась еще ни в чью честь.

Педро Пуля счастлив. Мир и покой осеняют наконец и его. Теперь он знает, что среди тысяч звезд, горящих в баиянском небе, равном которому нет на свете, будет отныне сиять ему его звезда.

Далеко от берега подобрал его баркас Богумила.

С того дня, как умерла Дора, прошло не много времени, и «генералы» еще не успели забыть тех кратких, но запомнившихся им дней, которые она провела у них, не забыли о ее болезни и смерти, и кое-кто, входя, еще смотрит по привычке в тот угол, где она любила сидеть вместе с Профессором и Большим Жоаном, смотрит так, словно надеется опять увидеть ее там. Никто не может понять, как это так получилось, что у них нежданно-негаданно появилась мать и сестра, и потому они продолжают искать ее глазами, хоть и видели, как отчалил от берега баркас Богумила, чтобы похоронить Дору в морской пучине. Один только Педро Пуля не ищет Дору в пакгаузе, а все поглядывает на небо, мечтая разглядеть среди множества звезд ту, у которой такая длинная золотистая грива.

А Профессор, придя однажды вечером в «норку», не зажег свечу, не открыл книгу, ни с кем не завел разговора. С тех пор как лихорадка унесла Дору, прежняя его жизнь кончилась безвозвратно. Ее присутствие придавало всему смысл и новое значение. Пакгауз в такие минуты казался ему рамой ненаписанных картин: вот Дора по-матерински склоняется над Котом, и ее белокурые волосы падают ему на грудь. Вот она целует брата и шепчет ему «покойной ночи». Вот она поет кому-то колыбельную, вот, точно бесстрашная мулатка из сертанов, горделиво улыбается Вертуну, любуясь его отвагой. Вот после целого дня, проведенного на улицах Баии, после всех приключений, преследований и погонь она, хохоча, вбегает в пакгауз, и волосы ее летят за нею. А вот она, сгорая от лихорадки, простирает руки к возлюбленному, зовя его для первого и последнего объятия. А теперь пакгауз стал для него рамой, из которой вырезали холст; теперь все прежнее потеряло для него смысл. А может быть, и наоборот: приобрело новый смысл, отталкивающий и ужасный. Профессор сильно изменился со дня смерти Доры: стал молчалив и угрюм, постоянно о чем-то размышлял и где-то отыскал того человека, который дал ему на улице Чили свою карточку.

И вот пришел вечер, когда Профессор не зажег свечу, не раскрыл книгу, не заговорил с Большим Жоаном, присевшим рядышком. Он стал собирать свои пожитки – большую их часть составляли книги. Большой Жоан глядел на него молча. Он все понял, хотя славился в шайке тем, что соображал очень туго. А когда вернувшийся Педро сел рядом и угостил Профессора сигаретой, тот вдруг сказал: