Николай Дубов - Горе одному

— Ой, вот ужас-то! — Кира в страхе смотрела на Федора. — А он… натворил что-нибудь?

— Да как сказать? Кое-что… Измарал «молнию», говорил, чего не следует, и не говорил того, что следует…

— Да что же, что?

— Понимаете, он выступил против одного передовика: мол, он — липовый… Ну, передовик и в самом деле вроде не очень. Вот Горбачев и начал воевать. На него пробовали повлиять, а он уперся на своем, как пень, и не сдвинешь…

— Он принципиальный. Он ужасно принципиальный! — в смятении сказала Кира.

— Принципиальный, — согласился Федор. — Но и дуралей. Такие дела так не делают. Вот я и хочу его найти, вправить мозги, чтобы он еще больше глупостей не натворил.

— Где же он может быть? — Людмила Сергеевна чувствовала себя вдвойне виноватой. Упустила, проспала, когда у него такое… И он же пытался рассказать, а она и слушать не захотела. Злилась, кричала на него…

— Может, у Витьки? — сказала Кира.

— У какого Витьки?

— Ну, у Виктора! У Гущина. Они же друзья, вместе работают…

— Не-ет! С Гущиным они — горшок об горшок, полный разрыв. Он же против Гущина и выступал.

Людмила Сергеевна и Кира лихорадочно перебирали всех знакомых, все места, куда мог пойти Алексей.

— Из наших только Яша остался, — сказала Кира. — Наташа ведь уехала… А больше я уж и не знаю.

— А где этот Яша живет?

— На Липатова, дом семьдесят четвертый. Он у хозяйки угол снимает. Яша Брук, работает в библиотеке. Он тоже в нашем детдоме жил.

— Ладно, пойду искать Яшу. — Федор Копейка встал.

— Я вас очень прошу, товарищ Копейка, вы мне дайте знать. Хорошо? — сказала Людмила Сергеевна. — Сейчас-то я никак не могу оторваться… Если уж не найдете, тогда вместе будем искать.

— Добре.

— Я — домой, Людмила Сергеевна, — потухшим голосом сказала Кира. — Наверно, моя кувакала уже кувакает…

— Кира! — вслед ей закричала Людмила Сергеевна. — А деньги-то? Возьми!

Кира вернулась, зажала в кулаке бумажку и побежала следом за Копейкой.

— Вы найдете? Это, как пройдете сквер, будет проспект, да? А следующая улица — Липатова…

— Найду, язык, говорят, до Киева доведет.

Копейка пошел налево, Кира свернула к себе, направо. Через несколько шагов она остановилась, постояла, покусывая уголок косынки, и побежала следом за Федором.

— Можно, я с вами? А то вдруг там что-нибудь такое…

— Пошли, веселее будет. Только ты меня на «вы» не называй, не люблю. Тебя как зовут?

— Кира.

— Откуда ты Горбачева знаешь?

— Так мы же вместе в этом детдоме были! Я же Алешу знаю, как прямо не знаю что… И как он мог такое сделать? Совсем на него не похоже… Нет, похоже! — сказала она, подумав. — Он такой принципиальный, просто ужас! Если видит, что неправильно, так хоть ты его зарежь!

— Угу.

— А почему вы… почему ты этим занимаешься? Ты же комсорг, а он не комсомолец.

— На мне, понимаешь, дэ-эс-пэ не поставили, — засмеялся Федор.

— Какое дэ-эс-пэ?

— Забыла, как ребята в учебниках отмечают? «До сих пор». До тех «пор» и учат. А мне интересно, что и за этим дэ-эс-пэ…

— Ну так что же? А Горбачева-то уволили?

— Уволил не я, начальник цеха.

— А ты согласен, правильно уволили?

— Нет.

— Ну и что теперь будет?

— Посмотрим. Я ведь долбежник, на долбежном станке работаю…

— При чем тут профессия?

— Это не только профессия, наверно, это и характер, — снова засмеялся Федор. — Долблю, пока не продалбливаю…

— Вон в этом доме с зелеными ставнями, — сказала Кира, останавливаясь на углу. — Постучите в крайнее окошко.

— А ты что же? Пошли вместе.

— Ой, нет! Я, знаете… я лучше подожду.

Она прибежала к Людмиле Сергеевне в домашнем штапельном платьице, стоптанных туфлях и только сейчас вспомнила об этом. Чтобы в таком виде она показалась Алеше? Непричесанная, в этой застирухе?.. Ни за что!

— Если он там, вы только про меня ничего не говорите! Ладно? А я тут подожду. Если вас… если тебя через пять минут не будет, значит, он там. А если нет, пойдем искать дальше… Только не знаю уж и куда.

Часов у Киры не было. Она нетерпеливо топталась на углу, следила за домом, оглядывалась по сторонам — не подходят ли откуда-нибудь Яша или Алеша… Простояв почти час, спохватилась и побежала домой. Она перебежала на другую сторону улицы, чтобы как можно дольше видеть ворота и дом — вдруг кто-нибудь выйдет. Когда она повернула за угол, из ворот вышел Федор Копейка. Один.

Тетка на самом деле была злой и вредной. Яша неплотно прикрыл дверь, и Алексей услышал, как она разоралась где-то внутри дома, должно быть, на кухне. Нарочно кричала громко, чтобы он тоже слышал.

— Знаю я ваше «только ночевать»! А прибирать кто за ним будет? Дух святой? Платить будет копейки, а я за ним ухаживай? Не нужны мне никакие поночевщики! Скажи спасибо, что тебя держу!.. Знаем мы таких спокойных! Сегодня спокойный, завтра пьяный придет, потом жену приведет!.. То-то он явился ни свет ни заря… А мне какое дело? Меня кто жалеет? Цельный божий день как белка в колесе… Пускай куда хочет, а здесь чтоб его больше не было!

Яша, вернувшись, смущенно развел руками.

— Понимаешь…

— Я слышал. Ладно, пойду.

— Подожди. Я поговорю с сотрудниками, может, у кого из них можно. Ты приходи в библиотеку часа в два. Я одолжу у кого-нибудь до получки. Вместе пообедаем и решим, как дальше. Придешь? Смотри, обязательно!..

Яша, конечно, хороший парень. А толку — чуть. И не в том дело, что у него денег нет, жилья. Он поделится последним куском хлеба, отдаст рубашку и половину койки. Но не устоит рядом. Он просто хороший парень. Оказывается, как этого мало — быть просто хорошим парнем…

В библиотеку Алексей не пошел. Ни к чему. Пообедать бы не вредно — есть захотелось очень скоро, — но пришлось бы снова слушать то, что слушать он не хотел. Яша опять начал бы уговаривать отступиться, перетерпеть, уехать. Это проще всего. Но и хуже всего.

Сегодня воскресенье, коменданта в общежитии не будет. У ребят можно одолжить денег, но они, наверно, уже ушли на пляж. А если и дома, то придется опять разговаривать. Будут расспрашивать, выражать сочувствие и давать советы. Бесполезные. А бывают полезные? Все советы — слова. И слов с него хватит. Надо вернуться в общежитие попозже, когда все уже будут спать. Чтобы меньше было разговоров. А пока уйти куда-нибудь подальше, чтобы никого не встретить. Тридцать пять копеек. Даже на трамвае не разъездишься…

Алексей не спеша пошел вдоль линии «четверки». Высоко над пестрой сумятицей, крикливой толчеей базара плыли дымы завода. Темные домны и кауперы его возвышались вдали неприступными башнями. У рыбачьей гавани Алексей остановился. Сколько раз собирался, еще в ремесленном, когда будут каникулы, отпуск, прийти сюда и наняться недели на две. Не ради денег — посмотреть, побыть на море. Вот можно пойти сейчас. И не на две недели — навсегда. Не надо будет ни о чем думать, бороться, добиваться… Гавань словно вымело, выдуло ветром. У причала болтались на привязи только маленькие лодки. Они не в лад раскачивались, стукались друг о друга бортами. Значит, все сейнера на путине — под Керчью, наверно, пошла хамса…