Уильям Сароян - Что-то смешное : Серьёзная повесть

— Да.

— Ты считаешь, что это будет неправильно?

— Да, но это нужно сделать. Я боюсь, но это нужно сделать.

— Хочешь подумать об этом еще немного?

— Нет. Чем раньше, тем лучше.

— Это правильно, Суон.

— Да, Ивен. Это правильно.

Мальчик во сне произнес эти же слова — на языке Ивена и Дейда.

— Что он сказал? — спросила женщина.

— Он сказал: это — правильно. Его научил этим словам Дейд, вчера вечером. А я обещал научить его всему языку. Не дай я такого обещания, сегодняшний день мог бы оказаться невозможным. Время — неторопливо. И ему нет конца. Было бы ошибкой — кончить время, Суон. Твой сын попросил меня не делать этого, и я не в силах отказать твоему сыну.

— Мой прекрасный сын! — сказала женщина.

Мальчик проснулся первым. Он открыл глаза и увидел над собой печальное, тревожное и светлое лицо — лицо женщины, которая была его мать. Он обнял ее порывисто и, смеясь, прошептал ей на ухо:

— Это — правильно. — Он обернулся к отцу: — Мама не понимает меня больше, папа. — Он повторил эти слова на незнакомом ей языке. — Что я сказал, мама?

— Это правильно.

— Разве и ты знаешь их язык?

— Я учусь ему, — ответила женщина.

Девочка проснулась и внимательно посмотрела на отца.

— Хочу в воду, — сказала она. — Хочу опять в воду.

— Нет, Ева, — сказала женщина.

— Да, да, да, да, да, да, — сказала девочка.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, — сказала женщина.

Они собрали вещи, сели в машину и поехали домой. На этот раз они все вместе сидели впереди — мальчик возле отца, а девочка на коленях у матери.

Как только они добрались до дому, Рэд сказал, что хочет позвонить Флоре Уолз. Ивен набрал для него номер.

— Флора? — сказал Рэд.

— Это Фанни, — ответил ему телефон.

— Это Рэд. Приезжайте сюда поиграть.

— Не можем, — сказала Фанни. — Папа и мама уехали на машине во Фрезно. Мы здесь с миссис Блотч.

— Можно мне поговорить с Флорой?

Ему просто не терпелось услышать ее голос. Услышав же его, он лишился собственного голоса.

— Приезжайте сюда поиграть, — выдавил он из себя.

— Рэд?

— Да.

— Рэд Назаренус?

— Да. Приезжайте к нам, Флора.

— Не можем. У нас нет машины.

— А вы далеко?

— Очень далеко.

— Фэй, наверно, знает дорогу. Приходите пешком.

— Не можем.

— Пожалуйста, приходите, — сказал Рэд. — Ну, пожалуйста. — Он обратился к отцу: — Папа, ты не возьмешь меня к ним на машине?

— Конечно, возьму, — сказал Ивен.

— Я сейчас приеду, — сказал Рэд в трубку.

— Чудесно, — сказала Флора.

Вошла Ева.

‹ [5] Начиная отсюда, и до слов в гл. 30: «— По-моему, это знает и Рэд, — сказал мужчина», перевод мой. — L. — Я тоже хочу поехать, Рэд. Папа, я тоже хочу поехать.

— Ты можешь поехать, — сказал Рэд.

— Он мой брат, — сказала Ева отцу.

Рэд выбежал в гостиную.

— До свидания, мама, — сказал он. — Я еду к Флоре домой. Это очень далеко. Их папа и мама уехали на машине во Фресно. Флора осталась с миссис Блотч. Ева тоже едет.

Все это он проговорил, пританцовывая, а потом кинулся к входной двери и крикнул:

— Давай, Ева!

Ева сказала:

— Вчера, когда я хотела уехать, мама, меня не пустили. Помнишь? Но сегодня я еду. Я еду с моим братом в дом Флоры. Хотя, разве это дом Флоры? Я думаю, что это дом Фанни. Я иду, Рэд. До свидания, мама.

С крыльца Ивен сказал:

— Давай, Суон. Поезжай с нами.

— Отвези их и возвращайся, — сказала Суон. — Они так хорошо попрощались. Если я соглашусь поехать, все испорчу.

— Я задержусь там всего на несколько минут, — сказал мужчина.

Как только они уехали, она подошла к телефону и позвонила в Пало-Альто.

После недолгого молчания в трубке раздалось:

— Я возвращаюсь в Нью-Йорк. Я купил билет. С тобой все в порядке?

— Да, — ответила она.

— Я имею ввиду… — начал он. — Я ужасно беспокоился за тебя. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да. Да! — сказала она.

— Ну, береги себя, — помолчав, проговорил он. — Береги своих детей.

— До свидания, — сказала она и повесила трубку.

Это был он самый.

Она знала, что этого не должно было случиться. Это произошло потому, что она сама, неизвестно зачем, настояла на этом. Быть может, она просто торопила неизбежное?

Ее успокаивало то, что он оставался в неведении и ничего не подозревал.

Внезапно ее поразила абсурдность произошедшего. И в то же время она страстно желала снова быть с ним — еще один, последний раз, чтобы познать что-то еще, доселе неведомое.

Она проливала слезы по нему, оплакивала его тайного сына.

Едва сдерживая подкатывающийся к горлу ком, она кинулась в ванную. Ее вырвало. Она почувствовала облегчение, умылась и ополоснула руки.

Мужчина неспешно ехал по проселочной дороге. Машина еле-еле плелась и вихляла, будто бы катилась сама по себе.

— Ты знаешь, где это? — спросил Рэд.

— Папа знает, где все, — сказала Ева. — Правда, папа?

— Я, Ева?

— Конечно, папа.

— Ты знаешь, где дом Флоры? — спросил Рэд.

— Это где-то здесь, — ответил Ивен.

— Вот видишь, Рэд, — с торжеством сказала Ева. — Он знает.

— Нет, — сказал Рэд. — Он будет искать его. Где-то здесь, папа?

— Вниз по этой дороге, — сказал мужчина, — или по следующей, или по какой-то другой.

— Вниз по этой дороге, — повторил со смешком Ред. — Или по следующей, или вниз по какой-то другой. Где же?

— Папа знает, — убежденно заявила Ева. — Папа знает все.

— Папа знает все, — повторил Рэд с улыбкой.

— Папа даже знает, когда я родилась, — строго сказала Ева. — Правда, папа? ›

— По-моему, это знает и Рэд, — сказал мужчина.

— Ты знаешь, Рэд?

— Конечно.

— А я не знаю, — сказала Ева.

— И не можешь, — сказал Рэд. — Ведь ты тогда только родилась.

— И это была я, — сказала Ева.

— И это была я, — сказал Рэд со смешком.

Рэд сейчас во всем находил смешное, потому что он ехал повидаться с Флорой Уолз. Его сестра сейчас во всем находила любовь, потому что они не оставили ее, потому что они взяли ее с собой, потому что во всем была — во всем могла быть — любовь.

Ивен Назаренус любил их, и они это чувствовали. Они чувствовали это по его старанию снова быть им отцом. Смятение и слезы ушли от них, потому что они вновь узнавали в Ивене своего собственного отца — худощавого, чуть сутулого мужчину, у которого руки и даже пальцы сплошь покрыты волосами, не черными, как на голове, а порыжелыми, выгоревшими от солнца. Его дети любили сейчас друг друга, потому что в течение целого дня они видели мать и отца такими, какими те бывали в свои лучшие дни: мать — любящая, отец — любящий, оба они спокойные и терпеливые, оба не шумные, не сердитые, а если и шумные, то нарочно, ради забавы, ради игры, если и сердитые, опять же ради игры, ради того, чтобы сделать ее занятнее. Так Рэд, переняв это у отца, прикидывался рассерженным, когда повторял странные вещи, которые говорила его сестра, и добродушно-веселые вещи, которые говорил его отец, подшучивая над пылким желанием Рэда добраться поскорей до Флоры: по этой дороге, или по следующей, или еще по другой.