Валерия Шубина - Мода на короля Умберто

Когда Завитухин поступал в фармацевтическое училище, ему не стали портить будущего и, желая добра, написали в характеристике, что он социально запущен и общественно зелен. Он сдал вступительные экзамены на «отлично», но не был принят, хотя доброжелателей и тут оказалось не меньше. С этих пор Завитухин окончательно разделил людей на тех, кто говорит «по делу», и тех, кто «не по делу», совершенно упуская из вида тех, кто охвачен жаждой добра.

Долго еще склоняли в школе Завитухина, стараясь извлечь из его жизни урок для других, так как неактивному гордецу предопределяли после окончания десятилетки не учебу в институте, а совковую лопату, камнедробилку, печь для обжига кирпича, в лучшем случае — металлургический агрегат. Действительно, после десятилетки характеристику Завитухин получил в прежнем духе и попал на фабрику синтетического волокна. Равнодушие мастера к новейшим методам воспитания позволило Завитухину усовершенствовать пряженамоточный станок и стать ударником. Если бы не склонность к лекарственной химии, он оставался бы на фабрике до скончания века. Но здесь ему дали такую характеристику, что ректор медицинского института, куда Завитухин поступил, написал фабричному начальству разъяснение, по каким причинам Завитухина зачислили всего-навсего студентом, а не предложили ему заведование кафедрой.

Что до семейных обстоятельств, то была у Завитухина сестра, основательная и могучая Антонина. Она вышла замуж за знаменитого Ворочанова, который отыскивал камни, а потом делал из них скульптуры. Свою любовь к камню он перенес на Антонину, правда, надолго его не хватило. Через несколько месяцев он исчез. Однажды, когда отпускным сквозняком Завитухина занесло на Крымское побережье, он столкнулся со скульптором и глянул с вопросительной ненавистью. Скульптор все понял и скорбно произнес: «Заговорила». Больше ничего не добавил и ушел печальными шажками. Завитухин потратил весь отпуск, отощал, лазая по горам, но так и не смог отыскать палатку Ворочанова. Лишь незадолго до отъезда, в день всепланетных велосипедных гонок по горной местности, Завитухин увидел, как какой-то чудак на велосипеде с педалями для рук и ног обогнал чемпионов, промчался мимо остолбенелого телеоператора и скрылся за скалой. Это был Ворочанов. Жалея скульптора, Завитухин ничего не сказал его покинутой супруге: к этому времени он сам стал подумывать об одинокой палатке в горах.

Брат и сестра жили в смежных комнатах. Каждый раз, проходя мимо завитухинской кровати, Антонина подозрительно вглядывалась в углы, словно надеясь найти там Ворочанова. Их пропыленная пустота действовала на нее сокрушающе, она начинала тут же пинать предметы и с нахрапом добиваться сострадания. Завитухин терпеливо ставил вещи на место, иногда по горячим следам их чинил, мысленно проклиная Антонинину работу: сидит в помещении с чанами, где бродит пиво, и даже при сорокаградусной жаре снаружи на ней валенки и фуфайка. Здесь не то что мебель — жизнь свою начнешь крушить. Завитухин смотрел на сестру, слушал и страдал. Антонина давно не говорила ничего нового: подлый Ворочанов, возможные кандидаты в мужья, скучная работа, пивное начальство, премиальные, путевки в дом отдыха. О чем успевала передумать за день, то и наваливала на брата, пугая раскатами мощного голоса скворца, дремавшего в клетке. Больше всего Антонина честила мужчин: вывелись, мол, как саблезубые тигры, ни цветов, ни тонких ухаживаний, выбери время, привези на такси, выставь бутылку, накорми, еще обласкай. Завитухин стойко выдерживал характер, но однажды сорвался. Антонина могла простить ему многое: и заступничество за Ворочанова, и угрозу намертво замуровать дверь из ее комнаты, и даже швыряние склянок с ядами, но слова о том, что ни один мужчина якобы не женится на ней, спустить не могла.

Вскоре плотники из домоуправления прорубили в ее комнате стену, а на завитухинские двери поставили английский замок. Но ни отдельный выход для Антонины, ни хитрый замок дела не изменили. Антонина выкрала вторые ключи и входила в комнату брата когда хотела. Вместо того чтобы создавать целительные бальзамы от цирроза печени, холецистита и всяческих аллергий, Завитухин ломал пальцы и в запоздалом прозрении вспоминал мудрого Ворочанова. Следя за мучениями брата, Антонина продолжала спрашивать, прекратит ли он свои идиотские занятия, будет ли отдыхать после работы, знакомиться с женщинами, ходить на концерты самодеятельности… Завитухин молчал. Когда Антонина доходила до тюрьмы и урановых рудников, которые якобы ждали брата как душителя и отравителя ни в чем не повинных граждан их несчастного подъезда, он сбегал в ванную, открывал все краны, чтоб заглушить лютый голос сестры, и с чувством освобождения слушал гулы, хлюпанье, бурление воды.

Лишь говорящему скворцу потакал Завитухин. Птица часто сидела у него на плече и бормотала: «натрий-бром», «бальзам Шестаковского».

Последующие события заставили Завитухина дать обет полного молчания.

Антонина завела себе однорукого сожителя. По вечерам она подпаивала его дармовым пивом, в которое добавляла краденный у брата спирт. Сожитель, в общем добродушный человек, часами стучал к Завитухину, повторяя: «Обменяемся о жизни». Когда Антонина укладывалась спать, сожитель оставался в коридоре у завитухинской двери и спрашивал кота: «Вась, а Вася, ну, скажи, где твоя полюбовница?» Завитухин лежал с открытыми глазами и думал, как ошибся бог, лишив этого человека руки вместо того, чтобы отнять у него дар речи. Именно в ночные часы Завитухину пришла в голову мысль, сделавшая его позднее знаменитым. Он будет еще благодарить однорукого сожителя и с нежностью вспоминать его конопатую физиономию.

Но пока Завитухин приходил на службу усталый, помятый, и, замечая сизые полукружия на его лице, Избицких и Филимонова говорили о распущенности нынешних мужчин. Одна Циальская была убеждена, что страдает Завитухин из-за замужней женщины с детьми, а страдания и не такое производят с человеком.

Об Антонине в аптеке не знали. Не узнали даже тогда, когда Завитухин, придя со службы, увидел дверь своей комнаты сломанной, а вместо замка с телемеханическим устройством рваный квадрат. Пол был усыпан стеклом, реактивы синели от чернил, как цветы иудина дерева, клетка с говорящим скворцом была пуста. На кровати возлежал кот Васька. От него разило валерьянкой, в усах колыхался птичий пух.

С этого момента Завитухин все делал молча: здоровался, вырывал радиошнур, передавал в рецептурную составленные лекарства. Сотрудницы, особенно Циальская, заговорили о его природной невоспитанности, и как только он не явился на очередное собрание профсоюзной ячейки, его сейчас же вычистили оттуда. В ответ Завитухин положил на столик каждой сотруднице записку: «Молчат мудрецы, ловчилы неистовствуют».