Александр Зеленов - Призвание

Писались они известными русскими мастерами более ста лет назад, одышливо пояснял старый художник. Сто лет спустя их Буканов Иван поновлял, мастер из талицких, местных. Он и сейчас еще жив. Во всем государстве нашем едва ль не единственным остается, кому еще ведом способ старинного фрескового письма. А вот как и этот уйдет из жизни…

Норин вдруг отвернулся, сердито прокашлялся.

— Словом, прикрыли, захлопнули храм. Хотели музей в нем открыть, а пока никому до него нет никакого дела…

Чуть пооправившись от волнения, он продолжал, сердито выталкивая слова, вновь начиная спешить, волноваться, говорить о том, что драгоценные фрески гибнут. Гибнут по нерадению, от перепадов температуры, от сырости. Вместе с ними страдают и драгоценнейшие иконы старинных писем — новгородского, строгановского, московского царского, а также местного, талицкого. Гибнут не только здесь, в этом храме, но и в Ильинской кладбищенской церкви, приспособленной местным колхозом под хранилище для картошки. Сколько уж раз обращались с просьбами мастера, требовали принять немедленно меры, писали, а двери того и другого храма до сих пор на замке, и нет за этим за всем никакого догляда…

Он провел гостя в Никольский, затем в Казанский приделы, показывая ему «Акафисты» [4] Акафисты — здесь многофигурные иконы с «клеймами», иллюстрирующие деяния и события из жизни Христа, богоматери и святых. старых талицких мастеров, а также другие иконы их кисти.

Досекин долго рассматривал эти иконы, старинные, дорогие, наслаждаясь их общим красновато-коричневым колоритом, сложностью композиций, многофигурным построением «клейм» [5] Клеймо — отдельная часть многофигурной иконы, повествующая об одном из деяний святого. , каменными фонтанами «горок» с полупрозрачными их «лещадками»… [6] Лещадка — один из уступов «горки», ее деталь. Восхищала тонкость рисунка, благородство, изысканность красочной гаммы, искусство разделки одежд «колерами» и обработка плавями лиц, то, с каким чувством меры умели пользовать старые мастера золото листовое в фонах и творёное — в доличном [7] Доличное — все то, что на иконе пишется до лиц , то есть пейзаж, одежды и прочие околичности. , заменяя им пробелку цветом.

Норин же между тем пояснял, что старые талицкие мастера знали прекрасно все стили, сохраняли их бережно на протяжении веков, оберегали, как только могли, и вот на этой-то самой основе сумели создать свой собственный стиль. Но и создав этот стиль, они продолжали работать в традициях стилей московского, новгородского, строгановского, сохраняя каждый из них в чистоте, не теряя их художественных и технических особенностей. Это как раз и помогло им создать то искусство миниатюры, которым прославилось Талицкое. Каждый талицкий мастер в работе своей применяет тот стиль, который он лучше знал и любил, когда еще был богомазом, писал иконы. Традиции новгородского стиля можно встретить у Выкурова, а Доляков, Плетюхин, Кутырин — те ближе к манере строгановской. У Ивана Буканова, у Фурначева — традиции фресок Спаса Нередицы и Андрея Рублева, мастеров Костромы и Ростова Великого, у Аристарха Дурандина — школы московской царской, Симона Ушакова и старых талицких писем. Иван же Лубков — тот тянется больше к фрязи, фряжской манере письма [8] Фрязь , или фряжский пошиб (письмо), — манера писания икон, в которой эклектически сочетались особенности иконописных приемов с живописным стилем позднего академизма и реализма. .

— Вот вы как только пойдете в музей нового талицкого искусства, обязательно обратите внимание на их работы, вы сами заметите эту разницу.

Закончив свои объяснения, он показал Досекину надпись, что лентой тянулась вдоль всей панели стен главного храма.

Вооружившись очками, Досекин принялся читать, не без усилий одолевая плотно, замысловатой цепочкой нанизанные церковной вязью слова, с трудом разбираясь в титлах:

«В лѣто 1807 написася сей храмъ Воздвиженія Чтнаго крта Гдня, при державѣ Гря Імператора Александра 1-го, благословеніем преосвящ. Зенофонта, Епкпа Владимірск. и Суздальск. Сія стѣнопись возобновися усердіем потомств. почетн. гражданина мѣстнаго иконописца Николая Мих. Сарафанова; иконостасъ устроися усердіем благотворителей прихожанъ; чинъ же великаго освященія обновленнаго храма сего совершися при державѣ Гдаря Імператора Николая II-го по благвенію Николая Архпа Владимірск. и Суздальск.; Благочиннымъ с. Талицкого Протоіереемъ Николаемъ Чихачевымъ при свящ. Іоанне Рождественскомъ и церковн. старостѣ Іоанне Вас. Голоусовѣ вѣ лѣто 1907 сентября 9 дня».

На другой же день, не откладывая, Досекин решил осмотреть и музей нового талицкого искусства.

Новый музей стоял на Горе (так называлось место, где проходила верхняя улица). Краснокирпичное здание в два этажа, видимо, прежде принадлежало какому-то из местных иконных королей, теперь же в нем размещались внизу изделия талицких мастеров, а на втором этаже — собрание картин старых художников-станковистов.

Внизу, в темноватых зальцах музея, вдоль стен стояли застекленные шкафы и витрины с множеством экспонатов. Пластины, шкатулки, пеналы, коробочки, портсигары, броши и пудреницы… На каждой цветастая яркая роспись. Пахарь. Охота. Тройка. Целуется парочка. На испестренной цветами лужайке девица в розовом платье, в руке незабудка. Рядом курчавый парень в кумачной рубахе. Сидят под зеленым причудливым деревом, каждый листик которого тщательно выписан золотом… Вот пастушок в том же роде. Пряха. Битва. Еще одна битва. Жнитво. Рыболовы. Еще один пахарь с сохой. Сам пахарь в лохмотьях, тощая кляча еле волочит ноги, но и лохмотья и сбруя на кляче — все раззолочено.

Снова тройки, охоты и битвы. Все играет, переливается самоцветами, словно рождаясь из черной блестящей поверхности, из ее глубины. Взрезают черную глубину лака вихрем летящие кони, огненно-красные, вьется из-под истонченных копыт снежная серебристая пыль…

Примитив?

Может быть. Но веяло чем-то древним от этого примитива, будило воспоминания — детские, сладкие, невозвратимые.

Каменные фонтаны горок, дикие звери, мало похожие на настоящих, библейские, море в синих кудерьках волн. Деревья — тоже особенные, с гибкими вьющимися стволами, похожие на диковинные цветы, и цветы, похожие на деревья… Шлемовидные купола дворцов и палат, заостренные башенки, шпили… Все как не в жизни, и все прекрасно по-сказочному.

Вынул очки, рассмотреть… Нет, ничего не рассмотришь, уж больно тонка работа! Один тон просвечивает из-под другого, создавая живые, неуловимо играющие оттенки. Голубец, сапфирохолодный, пламенеющая киноварь, синий бездонный ультрамарин; пурпурный, цвета остывающих углей багрец, глубокий спокойный тон прозелени — все словно бы плавало под золотистым слоем прозрачного лака, возникая из черной, бездонной его глубины. По краскам — паутинная роспись золотом. Смотришь с разных сторон — и будто на черном фоне переливаются всеми цветами радуги пригоршни драгоценных каменьев. И каждая, даже самая мизерная, коробочка, брошь оправлена в дивный орнамент из золота, столь чеканный и тонкий, словно бы он по-печатному сделан, а не рукой человека.