Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Молодец, ты кто будешь?

А он мне и отвечает:

— Стенька Разин.

Я говорю:

— Полно пужать-то.

А он:

— Давай, — говорит, — пятерку.

Я говорю:

— На вот, красненькую возьми.

— Ну, — говорит, — спасибо. Ты, — говорит, — упал. Ну, чего сидишь, вставай.

Я хочу вставать, а у меня в ногах дрожь. Он видит, что я не в себе…

— Тебе, — говорит, — куда надоть?

— На пристань, — говорю, — к пароходу.

А он взял меня, как перышко, на плечи положил, да и понес — чисто лопату.

«Ну и сила», — думаю.

Пришел на пристань, поставил и говорит:

— Спасибо тебе за красненькую…

А сам смеется. Одет бедно, прямо бродяга.

Я говорю:

— Я тебе место дам. На сплав возьму.

— Нет, — говорит. — Я в батраки не гожусь.

— Эк ты какой.

— Какой такой? Стенька я Разин. Понял? Не дал бы мне коли красненькую, так в праведниках ноне бы был. А теперча прощай.

Повернулся и ушел.

— Заметьте, — говорит некий мой приятель и рыболов, Василий Княжев, — вот ведь утро, а не продохнешь.

— Действительно жарко, — соглашаюсь я.

Василий подает мне стакан чаю, плюшку, хлеб. Не хочется одеваться.

Сидишь на постели свеся ноги, босиком. Носки надо надевать. Не хочется. В открытое окно видны дома напротив, с зелеными и красноватыми крышами, раскаленными на солнце. Вдали — Сухарева башня, как какая-то обсосанная карамель. Синее небо — без облачка. По мостовой едут ломовые вереницей. Везут пустые бочки. Стучат колеса по мостовой.

В окно доносится запах рогожи, кваса.

— Василий — говорю, — сбегай в овощную лавку, купи две бутылки говоровского квасу, похолодней.

— Квасом нешто напьешься, — говорит Василий, — от его у меня как клей во рту становится. Лучше пиво черное.

— Ну ладно, ладно, тащи пива.

У окна, сбоку, сидит приятель Коля Курин. Скучая, читает «Русское Слово».

— Ну что, — спрашиваю, — новенького?

— Новенького?.. Ничего… Никого не убили…

Мой приятель обиженно откладывает газету в сторону. Тишина. Зной…

Василий ставит на стол поднос со стаканами и начинает откупоривать пиво.

Вдруг пробка хлопает, и желтая струя летит кверху. Василий старается рукой зажать горлышко бутылки — ничего не выходит. Сквозь пальцы, шипя, пена течет на пол.

— Ишь ты, — озадаченно говорит Василий, — теплое дали.

Остаток выливается в стакан. Но пена и из стакана сразу выливается через край.

Василий растерянно смотрит на вторую бутылку.

— Брось, Василий, уноси все. Поди-ка лучше к овощнику, купи «Ситро»…

Но и с «Ситро» случается то же самое.

— Знаешь, лучше возьми бессарабское белое, с водой хорошо, — предлагаю я.

— Вот, Василий, это правильно придумано, — говорит, несколько оживляясь, Николай Васильевич.

— Что же ты в пиджаке сидишь, да еще в черном?

— Это верно, — соглашается Коля и медленно снимает пиджак и жилет.

— Не знаю, брат, что это значит — спать хочется. Зевота одолела…

— Ну вот что, — говорю я. — Василий, заверни-ка мохнатые полотенца в бумагу. А ты, Коля, напиши, пожалуйста, — на дверь повесим: «Уехали в Кунцево купаться, вернемся вечером, в 8 часов»…

Медленно тарахтит извозчик по Тверской-Ямской. Я, приятель Коля, Василий Княжев со свертком под мышкой, прислонившись к козлам напротив, едем на Александровский вокзал… В буфете прохладнее. На столах стоят пальмы. У стойки Василий спрашивает пива, Коля и я «Ситро».

Одетый в чесучу, в серой шляпе, разведя руки, как бы в удивлении, смотрит на нас артист оперного театра Николай Петрович Юнашев:

— Вы это куда?

— В Кунцево, — говорим, — купаться.

— Вот рад, я тоже в Кунцево, я там живу. Едем вместе. Вот вам билеты. У меня сезонная книжка…

В вагоне — снова духота.

— Я ведь в Москве три дня был, — рассказывает Юнашев. — Этакая жара… Двести восемьдесят давали… Черт ее знал, что она придет, а я пятьдесят на Гальтимора проставил! Вторым пришел!.. Остался на другой день. Эта сволочь трехлетка Диана последней пришла, а я шестьдесят на нее поставил!.. Вот что жара делает!.. Пятьсот сорок проиграл. Так, верите ли, места себе не найду. Черт меня дернул на даче поселиться!.. Поехал бы лучше в Крым, деньги были, а теперь… Аванс взял. Жди до двадцатого сентября и сиди без гроша за душой.

— Вы один на даче-то живете? — спросил Коля.

— Один, — угрюмо ответил тенор. — Приехал не один, а остался один. Так бывает. Если бы этого не было, я бы на скачки не ездил. Как приехал на дачу — все время скандал. Не знал я, что она такая поэтическая натура. Изволите ли видеть, на лодке любит кататься. Луна — и я тоже должен по Москва-реке на лодке валандаться. Но пусть не забывает — я тенор! Начнется сезон — пятьдесят других будет!..

— Но теперь не сезон, — сказал Коля.

— Да, конечно, — согласился тенор, — да и жарко.

В Кунцеве Юнашев зашел к себе на дачу взять полотенце. Мы дожидались у ворот.

Когда тенор вышел, у калитки стоял разносчик.

— В понедельник, — поторопившись, бросил ему на ходу Юнашев.

— Чего, барин, в понедельник… Месяц гоняете, балык взяли… Двадцать шесть за вами. Чего? Хожу, хожу, тоже время тратишь. Эдак тоже не очень господа будете, а говорили, императорский… Не отдадите — к мировому подам.

Юнашев, не слушая, быстро шел мимо палисадников в кустах запыленной акации по пыльной дорожке. Разносчик шел сзади за нами и кричал:

— Знать, деньги мои ау?!

— Невежа! — вдруг остановился и завопил Юнашев. — Скотина! Говорю, что в понедельник.

— Сам ты скотина! — кричал разносчик. — Сейчас к становому пойду, на гроб тебе не оставлю. Любишь балык-то есть? Тоже барин!..

Тенор, не слушая, быстро повернул за дачи по дорожке в парк. Из парка шел большой спуск вниз, показалась широкой лентой красавица Москва-река. Внизу — маленькая хижина рыбака-лодочника. Цветные лодки стояли на привязи для катанья публики. В тени большого вяза, за столом, сидела компания и пила чай.

На ровном зеленом лужке мы живо разделись и бросились в воду.

За седым ивняком берега купались женщины и весело смеялись и повизгивали.

Юнашев, по горло в воде, запел:

Женщины вдруг перестали смеяться, а по берегу подошли какие-то нарядные дачники. Остановились и посматривали в нашу сторону.

Коля окунался, стоя по колена в воде.

— Что ж ты у берега там купаешься, иди сюда, не утонешь.

— Я, брат, плавать не умею — захлебнешься!

— Постой, я тебя выучу… Василий, брось-ка мне полотенце.

Василий бросил с берега полотенце, я поймал его.

— Ну вот, Коля, возьми в зубы край полотенца, ложись на воду и болтай руками и ногами, а я тебя потяну.

Коля взял полотенце в рот, лег на воду и тут же захлебнулся. Он выскочил на берег и, согнувшись, долго кашлял.