Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Большое здание мельницы. Шумит вода под колесами, работают на всех поставах. Радостно встретил нас мельник, посмеиваясь:

— Эк, — говорит, — господа, охота, верно говорят, пуще неволи…

На лугу, у дома, к омуту поставили большой стол, покрыли скатертью. Самовар блестел, как какая-то брошка на фоне зеленой травы и окружающего пейзажа. Приятели мои расположились кругом, вынули привезенные закуски, расставляли на столе. Хорошо на природе летом. Несказанная радость входит в душу. Вина не взяли, так как жара — в жару вино невозможно пить.

Василий Сергеевич с серьезным лицом раскладывает удочки с цветными поплавками и говорит сыну мельника Саньке:

— Налови-ка мне пескарей для живцов.

— Да, — говорит мельник, — эва-то вот омутина велик. Дна нет. Мерили бечевкой с камнем — двадцать семь аршин, а дна нет. Бечевки не хватило. Эвона глубина-то какая!.. А на дне-то хозяин живет. Вона когда старики говорили, а им отцы — вся мельница-то в омутину ушла вместе с мельником. Вот она, на дне-то, тама с хозяином ушла. А он-то, сам мельник-то, колдун был, его к себе-то водяной и позвал. Дак вот оно что. Там сом живет, и вот велик! Я-то аренду держу двенадцатый год, а до меня мельник держал двадцать три. Дак он говорил: у кого он взял, тот-то отдал потому мельницу, что у его вот что — как заведет лошадь, пустит вот здесь по лужку-то погулять, ан лошади-то и нет. А кто взял? Сом. Сомов много тута.

— Ну, это ерунда! — сказал Василий Сергеевич. — Неужели сом может лошадь съесть?

— Я тожа думаю — как это, где ж ему лошадь съесть… А говорят. Я ведь его видал разок — в Ильин день. И вот Илья Пророк чего делает. И-и… гроза была, и дождина, прямо плотину промыло. И вот гром гремел. А он, сом, посередке что делал… Хвостом бил по воде, сом-то — я сам видал! И велик, только куда ж — все ж лошадь ему не сожрать… Не иначе, что, полагать надо, что цыгане сказали про сома, а, знать, они лошадей-то и воровали. Вот что!

— Вот так штука, — сказал мой приятель Коля Курин. — Как теперь купаться пойдешь?.. А я хотел искупаться перед чаем. А поди-ка попробуй, — сожрет! Благодарю покорно…

— Ну, чего вы, барин! Не съест, — сказал мельник. — Покупаться можно в рукаве, у колес: там песочек, хорошо! И вода бежит.

— Санька! — сказал он сыну. — Поди покажи барину место, где купаемся.

Николай Васильевич встал и покорно пошел с Санькой.

Через большую плотину — мост. Наложены бревна, перил нет. Через этот помост переезжают помольцы. С этого помоста приятели мои забрасывают удочки в нижний омут. Я посмотрел вниз, видно было, как большие бревна плотины входят в воду. Голавли с черными хвостами, увидев нас, опустились в глубь воды. Вдруг сбоку, где шумят колеса мельницы, за кустами ивняка слышим крик приятеля Коли. Мы все бросились на крик, к колесам! Видим: Коля стоит голый на бережку, а с ним Санька.

— Смотрите, — увидав нас, кричит Коля, — смотрите, что это?

И в пене бегущей воды под колесами кожуха [43] кожух — здесь и далее: мельничный ящик воронкой для засыпки зерна. высунулся как какой-то большой темный мешок и ушел под колеса, пропав.

— Он чуть-чуть меня не сожрал, — говорит Коля, с испугом посмотрев на нас. — Вот черт!

— Да ты что дрожишь? — говорит ему приятель Вася Кузнецов. — Не дрожи!

— «Не дрожи»… Посмотрите, что это? Вон он, черт!

Действительно, из-под колес опять показался мешок, и на этот раз ясно было видно, как сом вернул хвостом.

Когда мы спустились к колесам, «мешок» пропал.

— Ну и сомина! — сказал Санька. — Эвона, под колеса, в ямину ушел…

Когда мельник остановил колеса и вода стихла, сома не было видно: он пропал.

Наступил полдень. На мосту плотины мои приятели закинули удочки в нижний омут. В жарком дне на тихой воде омута видны были цветные поплавки наших удочек. И были красивы они на синей воде отраженного в глубине неба. Мы долго смотрели на них. Скучно, неподвижно стояли они на воде: рыба не шла, «не клевала», как говорят рыболовы. «Июль — на рыбу плюнь», — сказал мой слуга и приятель Василий Княжев.

Жаркий летний день вступал в свои права. Хоть бы облачко на небе! Кругом всё — как под каким-то стеклом. Жара. Скучно.

Бросили мы и смотреть на поплавки, ушли и сидели у стола в тени тополей, попивая чай.

Приятель Василий Сергеевич расхрабрился: задумал купаться. Разделся и в руки взял топор. И с топором в руках зашел в воду по колено. Смотря перед собой на воду и держа топор, говорил так серьезно:

— Попробуй-ка! Я тебе не лошадь, я тебе покажу! Видал? — сказал он, хлопая по воде топорищем. — Ага! Тогда узнаешь — кто я, — говорил он сердито, но в речку дальше не шел. — Узнаешь меня, я тебе хвостик-то отрублю, погуляешь без хвоста! Я тебе — не Николай, — сказал он, обернувшись и посмотрев на приятеля нашего, Николая Васильевича.

Николай Васильевич передразнил его:

— «Покажу, покажу»… А что же ты в воду-то не лезешь? Полезь-ка, вот к колесам, узнаешь тогда; он с топором, брат, проглотит! Полезай-ка в колесо. Окунись.

— Да, полезь в колеса, — говорит Василий Сергеевич сердито. — Тебе-то что? А у меня — Ольга. Она не переживет, если со мной это случится, если этот черт меня в колесах утопит. А тебе все равно, — говорит серьезно Василий Сергеевич.

— Не переживет?.. Вот тоже! — сказал презрительно Николай Васильевич. — Тоже — «не переживет».

— А что же? — горячился Василий Сергеевич, вылезая из речки.

— А то же, что — переживет, — сказал равнодушно Коля Курин.

— То есть как же это «переживет»?

— А так, очень просто: к Куперу уйдет.

— Как — к Куперу? Да ты что? С ума сошел?!

— Ничего не сошел! Я, брат, баб-то знаю! У меня сколько их было — все ушли.

— Так ты ж — дура!

— Да, дура… А ты думаешь — у умных не уходят? Нет, брат, уходят. Ты тоже, думаешь, — умный?

— Слышите, что говорит? А? Что с Колькой делать? Хуже сома этого самого!

И приятель Вася, выйдя из воды и надевая штаны, говорил обиженно:

— Купер?! Почему Купер? Говори! Вот ведь дубина ты! Вот ведь расстроил меня! Говори, почему Купер? Говори!

— А потому, что женский портной он, между баб как вьюн вертится. Они все за него. Каждая просит его: мне, говорит, сшейте лучше другой. Понял? Он — всё у них. Он — мода!

Василий Сергеевич стоял и смотрел на нас. Зажмурил глаза, покраснел и расхохотался.

Смеясь, говорил:

— А ведь знаете что? Колька — прав! Прав! Верно! Ведь эдак жить нельзя. На каждом шагу — заставы, враги! Вот приехал сюда, лето, радость! Приехали рыбу ловить. Посмотрите кругом — красота какая! Так нет: сом лошадей жрет, купаться нельзя! Хороша мельница, думаю: омут большой. Рыбы половить приехали — рыба не идет: жара! И еще то, что не мы есть уху будем, а, того гляди, тебя тут сожрут! Не дурно это? А в Москве Купер моды завел. Ольга уйдет. А я все слушаю. А пошлю-ка я все к черту! И буду жить, как выйдет. Все равно. Не огорчите меня.