Александр Кулешов - Белый ветер

Теперь десантники молча стояли в затылок друг другу, устремив взгляд на сигнальные лампы.

Быстро и беззвучно раскрывались створки люка. Сразу громче стал шум двигателей, свежий ветер ворвался в самолет.

Вспыхнула желтая лампа. Левашов открыл левую дверцу. Вспыхнула зеленая лампа, и в то же мгновение часто завыла сирена.

За считанные секунды весь поток десантников скрылся в люке. Левашов открыл правую дверцу. Первым с киноаппаратом в руках прыгнул лейтенант Гоцелидзе, за ним — остальные. Последним покинул самолет Левашов.

Справа, слева, сзади, впереди, над ним и под ним приземлялись десантники. Одни, те, что потяжелее, спускались быстрее, другие медленнее; вот внизу он разглядел Гоцелидзе, прильнувшего к объективу киноаппарата, как к прорези прицела…

А во все стороны, куда хватало глаз, простирался зеленый, лесной океан. Один за другим ныряли в его таинственные глубины солдаты. Белые парашюты, только что хорошо различимые на темном фоне деревьев, внезапно исчезали, словно проглоченные лесом. Был парашют — и не стало. Левашов напряженно смотрел вниз. Чем ниже он опускался, тем яснее становились детали — высокие ели с трепещущими верхушками, необъятные кроны дубов. Даже каких-то птиц, испуганных внезапным вторжением людей, можно было теперь разглядеть. Но можно было разглядеть и другое — редкие промежутки между деревьями.

Как хорошо, что в последние месяцы он усиленно занимался парашютной подготовкой. Когда замполит батальона Субботин пригласил Левашова к себе, чтоб расспросить, как идут дела у молодого офицера, Левашов сказал без утайки:

— Товарищ гвардии майор, вы сами знаете, ведь не десантное училище. Правда, я до армии в ДОСААФ кое-чего поднабрался. Ну какой авторитет у офицера может быть, если он прыгать не умеет? Разрешите мне прыгать как можно чаще.

— Ну, авторитет, положим, не только этим завоевывается, — заметил Субботин, его светлые глаза улыбались. — Но резон в твоей просьбе есть. Постараемся устроить.

Поначалу ничего не получалось. Засасывала повседневная текучка. Впервые после прибытия в гарнизон Левашову удалось прыгнуть с перворазниками, недавно призванными. Волновался он страшно. Еще бы, прыгали-то не только перворазники, но и опытные солдаты, да и среди призывников лишь у немногих не было на счету прыжков. Большинство до службы занимались в клубах ДОСААФ.

О том, что заместитель командира роты по политчасти новичок в парашютизме, все знали. Солдатам все известно. Поэтому изображать из себя бывалого десантника не имело смысла. Левашов и сам это понимал. Важно было другое — показать себя во время прыжка с лучшей стороны.

Кузнецов оказался хорошим психологом. Он посадил Левашова первым — на место, обычно занимаемое уже имеющим немало прыжков десантником. Дальше, как правило, размещались перворазники, вперемежку со старослужащими. Система эта выработалась давно и применялась неизменно. И, поставив Левашова первым, командир роты как бы подчеркивал: прыгал не прыгал, но его заместитель по политчасти в чьей-то подсказке не нуждается. Не сел в этот самолет и сам Кузнецов, пусть не думают, что он хочет последить, как впервые прыгнет Левашов, и без того уверен, что все будет в порядке.

Уже потом Левашов осознал, каким трудным был для него этот первый десантный прыжок. Инстинкт есть инстинкт. Но именно потому, что главное внимание его было занято тем, чтобы как следует выглядеть, чтобы старослужащие, которые летят с ним (и наверняка потом расскажут обо всем другим), не могли потом иронизировать, он не испытывал никакой робости перед прыжком. Ни секунды не промедлил и даже сумел подмигнуть выпускающему.

В тот день ему разрешили прыгнуть еще… И он понял, что в глазах гвардейцев прошел испытание, всеми был безоговорочно признан своим, командиром-десантником. А потом повезло. Рота почти весь май провела возле парашютодрома, где тренировались спортсмены, и ему разрешили прыгать.

Вот тогда-то он совершил прыжки на лес, на воду, даже один ночной. Научился уверенно управлять стропами. Он считал, что парашютная подготовка — самое слабое место в его офицерском образовании, поэтому не только прыгал, но и анализировал свои прыжки, советовался с самыми опытными офицерами, замучив их бесконечными вопросами. Он читал все книги и инструкции, по множеству раз укладывал парашют, ходил на все тренировочные занятия, половину свободного времени проводил на тренажерах.

А однажды произошел случай, редкий и необычный в жизни воинов-десантников, окончательно и безоговорочно утвердивший Левашова в глазах солдат как мастера парашютного дела, хотя официально он такового титула не имел. Случай этот заставил всех заговорить о Левашове, и, наверное, подвернись газетчик, сделал бы его героем первополосной корреспонденции.

Это произошло во время учебных прыжков.

С бескрайнего синего неба на бескрайнее зеленое поле сыпал белый парашютный снег. Урча, неутомимо поднимались в воздух пузатые, тупорылые самолетики, сделав плавный круг, выплескивали свой живой груз и вновь торопились к земле, оставив в небесах неторопливо спускавшихся десантников.

Левашов уже совершил один прыжок и готовился к другому. Он испытывал в такие минуты какую-то ненасытную жадность к прыжкам, словно человек, отпивший воды из фляги и торопившийся глотнуть еще, пока флягу не отобрали.

Он старался прыгнуть два, а если удастся, и три раза. Не останови его, он, наверное, прыгал бы до самого вечера.

Пройдя проверку на линии ПДС, Левашов торопливо взобрался вместе с другими десантниками в самолет, продолжавший нетерпеливо рокотать мотором и радостно рванувшийся вперед, как только захлопнулась дверь.

Самолет быстро набрал высоту, сделал вираж. Бортмеханик привычно и утомленно открыл дверь: устанешь тут, одно и то же десятый раз за день, — и отодвинулся в сторону. Левашов, не закрывая глаз, решительно шагнул в пустоту. Рывок, парашют раскрылся, и наступило самое приятное мгновение — чудесное, неторопливое парение, когда так красива земля, открывшаяся тебе до самого утопающего в сиреневой дымке горизонта, когда так четко и чисто доносятся немногие звуки — тарахтение самолетного мотора, дальний низкий гул электрички, чей-то звонкий крик внизу, легкий шелест ветра… Счастливым взглядом он обвел поле, и дальние леса, и совсем скрытый за горизонтом городок, поднял глаза к слепящему небу, к его синеве, к редким курчавым облакам. И вздрогнул…

Прямо на него стремительно и неотвратимо падало сверху что-то черное, кувыркающееся, с каждой долей секунды увеличивающееся на глазах.

Левашов понял мгновенно. У кого-то не раскрылись парашюты, ни основной, ни запасной, что было странно, потому что прыгали не перворазники, а как раз солдаты опытные, имевшие уже по нескольку прыжков.