Иван Сабило - Последние каникулы

— Ну, а в школе что у тебя?

— Учусь помаленьку. Стенгазеты рисую.

— Тонкое дело… И получается?

— Не знаю, себя трудно хвалить. Когда заметки хорошие, тогда лучше выходит.

Сан Саныч слушал, кивал головой, отчего-то вздыхал, и Сергею казалось, что он вспоминает свое детство, школу и ребят, с которыми когда-то вместе учился.

— Ну, я рад за тебя, что живешь интересно. А на стадион приходить будешь? Зима наступает, скоро начнем лед в коробке растить.

— Буду, Сан Саныч. Вместе и нарастим. У меня тоже опыт имеется.

— Вот и хорошо, — сказал Сан Саныч, пересаживаясь от стола снова в кресло. — Однако тебе домой пора. Небось родители ждут?

— У меня только мама. Отец умер, когда мне было четыре года.

— Плохо без отца?

— Не знаю… У меня мама хорошая…

Сергей оделся и вспомнил, что директор стадиона тоже прислал Сан Санычу привет. Но Сан Саныч взял только одно яблоко, а другое протянул Сергею.

— Бери, бери, мне одного хватит. У меня от них оскома.

Сергей попрощался и вышел на улицу. Падал пушистыми хлопьями снег, медленно ложился на тротуар и на плечи прохожих и не таял, потому что наступил первый мороз.

— Сборная, в одну шеренгу становись!..

Старший тренер Юрий Тимофеевич Ковалев был худ, высок, с большими руками и большой головой. Весной ему исполнилось сорок лет. «Вершина молодости. Подножие старости», — как он сам говорил о своем возрасте. Но, несмотря на седые волосы и «подножие старости», выглядел он молодо, задорно, а главное, жил и работал, уверенный в том, что и ему когда-нибудь повезет и он вырастит настоящего Большого Бегуна, который станет Чемпионом.

— Равняйсь! Смирно! По порядку рассчитайсь!..

Его самая большая надежда — шестнадцатилетний Игорь Зимогоров, красивый, одаренный парень. Игорю одинаково легко давались и трудный спринт, и школьная учеба, но он, как думал Юрий Тимофеевич, «не давался самому себе».

— Чья очередь работать над собой?

— Моя! — шагнул вперед Зимогоров.

Юрий Тимофеевич считал, что всякий человек должен постараться овладеть собой, своим характером, чтобы стать самому себе учителем. А если нужно, то и тренером. Он взял за правило: с каждой тренировки отпускать кого-либо из учеников «для индивидуальной работы над собственным «Я».

Ребятам это нравилось: некоторые уходили в лес и там, как молодые лоси, бегали по просекам и полянам; другие взбирались на гору Маяк и, шумно дыша, носились верх и вниз по ее крутым песчаным склонам. Багровели от натуги лица, блестели под солнцем частые росинки пота, но ты возвысился над собой, ты — учитель! — и нет жалости к себе… Игорь Зимогоров, когда подошла его очередь, выбрал поросший травой берег Светлого озера — тут ему хорошо, тут он чувствовал себя вольным, как ветер!..

Было утро, солнце. Пели жаворонки. Вода в озере казалась частью неба, а небо — синей водой, в которой, будто гусиные перья, неподвижно лежали белые облака.

На берегу — три женщины с маленькими детьми, загорают, едят красные помидоры, густо посыпая солью. Поели, сели вязать — ослепительно искрятся под солнцем длинные стальные спицы. Вот они, испугавшись, наверное, солнечного удара, засобирались домой, подняли на руки малышей и двинулись к поселку, что начинался неподалеку, на пригорке.

В другой стороне, у низкорослых, приземистых кустов ольховника — старуха с внуком. Он стоит перед бабушкой с мокрым от слез лицом, канючит:

— Хочу-у купа-ацца…

Бабушка раскрыла журнал «Здоровье», читает, молчит, будто не слышит. Много ли прочитаешь, когда внук дергает за руку, не перестает просить. Отложила журнал, отрешенно смотрит в озеро. Наконец не выдерживает:

— Не пущу, не надейся. Приедут мать с отцом —, у них спрашивайся. У меня сердце разрывается, когда ты в воде. На глубоком судорога сведет — а я плавать не умею, кто тебя спасать будет?

— Хочу-у купа-ацца!..

«Жестокая старуха, привела мальчишку на озеро и держит в узде, — думал Игорь, приступая к разминке. — Это как если поставить перед голодным еду и не давать есть… Когда я был старухой, я не запрещал своим внукам купаться — пока они купаются, они растут и здоровеют!..»

«Когда я был…» он перенял от своего отца — преподавателя черчения в строительном ПТУ. Отец, бывало, на очередную шалость сына говаривал: «Когда я был Иваном Грозным!..» И становилось ясно, что шалостей таких не надо. Отец и ученикам своим частенько говорил: «Когда я был Иваном Грозным!..» — и те его тоже понимали.

Игорь, по своему несовершеннолетию и малой общественной значимости, много не дотягивал до высокого и властного «Когда я был Иваном Грозным!..», а потому переиначил находку отца на свой манер и пускал ее в ход когда надо и не надо. Ему казалось, такие слова возвышают его над собеседниками или просто слушателями. Правда, часто доходило до абсурда. Например, мама обращалась к нему: «Игорь, дай я заштопаю носок?» На что сын важно отвечал: «Когда я был носком!..»

— Купа-ацца хочу-у, — особенно жалобно проблеял старухин внук, и старуха не выдержала, сдалась:

— Ох, надоеда, все жилы вытянул. Не ходи глубоко, у бережка поплескайся.

Вскоре Игорь забыл о старухе и ее внуке. Начав с ходьбы, он перешел на медленный бег, еле сдерживая себя, чтобы не сорваться на скорость. Его молодые, скучающие по работе мускулы наливались свежей силой. Душа пела, и все вокруг становилось ярче и прозрачнее, будто на голубом небосводе появилось еще одно солнце.

«Послезавтра уезжаем в Москву… Я хочу выиграть соревнования, хочу победить. Мне всего шестнадцать лет, а я уже перворазрядник. Через два года стану мастером спорта, через три — чемпионом Советского Союза, а там Олимпийские игры… Когда я был олимпийским чемпионом…»

И вдруг!

— Спасите!.. Люди добрые, помогите!..

Кричали с берега.

Зимогоров бросился туда.

Остановился.

Повернул к кустам. Раздвинул ветки.

Старуха, что не пускала внука купаться, стояла по колено в воде и уже не кричала, а лишь открывала рот в немом крике, и у Зимогорова от страха по телу поползли холодные мурашки.

«Где ее внук?» — оглядывал он прибрежную гладь озера. Неожиданно из воды показались растопыренные пальцы мальчика — и рука снова скрылась в глубине.

Старуха тоже увидела эти пальцы, эту детскую руку, упала лицом на воду, захлебнулась и на четвереньках стала пятиться назад.