Джика Ютеш - У нас в Крисанте

Напрасно подталкивает дядюшка Тасе Михэлуку. Мальчик хорошо знает, что в банке есть леденцы. А бублик черствый, как камень. Крестный держит бублик над головой и его заплывшие, как у поросенка, глазки сверкают:

— Хочешь бублик?

— Не хочу! — всхлипывает мальчик и выбегает из корчмы.

Дядюшка Тасе с отвращением сплевывает на самую середину пола.

— Скупердяй же ты, господин Пэлтэгуца!.. Не дал ребенку леденца! Не пожалел замученную его душонку… Не разорил бы тебя этот леденец!

Господин Пэлтэгуца швыряет в сердцах на прилавок серый черствый бублик:

— Ну и нализался ты, Тасе! Да как ты можешь говорить, что это замученный мальчишка? Ты что, хочешь приучить его попрошайничать? Я ли не забочусь о нем? А кто его вырастил, кто крестил? Не будь меня, что стало бы с его матерью?.. Думаешь, легко в наше время прокормить два лишних рта? Пусть хоть дед Хадеш скажет, он хорошо знает, как обстоят дела.

— Так-то оно так… — поддакивает дед Хадеш. — Несчастную Рафилу я чуть живую нашел на большой дороге. Моя Текла выхаживала ее целый месяц день за днем… А когда мы поставили бедняжку на ноги, господин Пэлтэгуца взял ее к себе в услужение.

Дядюшка Тасе вздыхает и пристально рассматривает стопку.

— От доброты господина Пэлтэгуцы недолго и в могилу лечь. Я сегодня утром видел, как эта горемыка под дождем таскала на спине глину. Ежели уж господин Пэлтэгуца надумал снова поставить конюшню, то для такого дела надо было нанять здорового мужика. А он всю работу взвалил на эту несчастную пигалицу.

Господин Пэлтэгуца в сердцах хватает кулаком по прилавку:

— А что прикажешь, вставить ее в рамку и молиться на нее? Каждый должен трудиться! Разве сам я не работаю? Где мне взять деньги, чтобы нанять еще одного человека? Все в округе знают, что я сделал для Рафилы! Не будь меня, она бы подохла со своим щенком! Ведь старый барин Крисанта вышвырнул обоих на улицу! Почему он не захотел их кормить? А разве можно равнять мой достаток с его богатством? Тут еще жене взбрело в голову наречь мальчишку моим именем. Одно уж это должно засчитаться нам на том свете… А когда ударила засуха и я решил отдать мальчишку в приют для сирот, Рафила и ее брат в ногах у меня валялись, упросили его оставить. А ведь в голод не шутка прокормить два чужих рта. А какая мне за это благодарность? Взять хотя бы тебя: приходишь и честишь меня по-всякому — и злой, мол, я, и скупой…

Господин Пэлтэгуца гордо расправляет плечи и не сводит внимательных глаз со слушателей. «История Рафилы» — его любимый конек. Как только набьется в корчме побольше народу, он повторяет ее, словно выученный наизусть урок, и ревниво следит, какое произвел впечатление.

Но сейчас в корчме только два гостя. «И что это за гости, — с огорчением думает господин Пэлтэгуца. — Пьяница Тасе, который, с тех пор как перекрыл кровлю, пьет только в долг, да старый возчик. При нем, пожалуй, и не стоило рассказывать о Рафиле. Он всегда портит все впечатление своей болтовней. Думает, большое дело сделал, что подобрал Рафилу и приютил, пока она не стала на ноги. Не будь его, господина Пэлтэгуцы, все равно подохла бы с голоду вместе со своим сопляком! Даже слушать их противно!»

Господин Пэлтэгуца причмокивает и презрительно смотрит на задремавшего с разинутым ртом деда Хадеша… Разве это покупатели? Да, нынче дела идут хуже некуда!.. А слухи один страшнее другого!.. Поговаривают даже, будто корчмы совсем прикроют… К власти пришли коммунисты. Во время войны тоже было нелегко, но разве те трудности можно сравнить с теперешним несчастьем? Его постоялый двор и корчма были лучшими во всей округе! Первое время господин Пэлтэгуца держал корчму около Рыбачьего моста. Но, когда во время наводнения у него из восьми свиней три утонули, он твердо решил перебраться в Райское предместье. Сказано — сделано. И жалеть не пришлось. Нет, господину Пэлтэгуце совсем не пришлось жалеть, что он перебрался сюда. Он даже похвалялся, что свое название поселок получил по вывеске его постоялого двора — «Рай». А место бойкое, не то что у Рыбачьего моста. Постоялый двор стоит у самой дороги. Мимо него проезжают все возы и телеги, направляющиеся на ярмарку и на скотный рынок. В обширном дворе господина Пэлтэгуцы могли разместиться сразу десять подвод, а в двух задних комнатах, за корчмой, — два ряда столиков, к которым с трудом протискивались захмелевшие от магарычей покупатели. А госпожа Пэлтэгуца — хозяйка хоть куда! Вся витрина была забита закусками и яствами, приготовленными ее руками: тут и наперченные, как огонь, колбаски, и чесночный студень, и маринованные огурчики… Все это обжигало горло и вызывало неутолимую жажду.

С тоской вспоминает господин Пэлтэгуца о тех счастливых днях, когда он волчком вертелся среди густой толпы посетителей. Да, бойкое было здесь место и хорошо шла торговля! Перед глазами господина Пэлтэгуцы мелькают пухлые пачки немецких кредиток; в сундук из-под белья они уже не вмещались. А в двух шагах аэродром… В корчму набивалось столько немецких офицеров и солдат, что приходилось вытаскивать столы во двор. Но тут корчмарь вспоминает о чернеющих в глубине двора развалинах, и его начинает бить дрожь… Хорошо, что еще так обошлось. А затем грянула засуха. Правда, благодаря засухе удалось сколотить кое-какой капиталец от продажи зерна, но не успел он как следует развернуться, как коммунисты провели денежную реформу. Тут господин Пэлтэгуца так глубоко и горестно вздохнул, что дед Хадеш вздрогнул и проснулся…

Дед, по-видимому, решил, что хозяин вздыхает из-за разговора о Рафиле, и ласково его утешает:

— Святой ты человек, господин Пэлтэгуца, ничего не скажешь!

Господин Пэлтэгуца вытаскивает из-за фартука засаленную тряпку и, мрачно ворча себе под нос, принимается вытирать прилавок.

— Ну и народ нынче пошел! Не люди, а черти! Кто еще сделал столько добра Рафиле? А теперь даже брат ее и тот недоволен. На слова все вы добры, а кто приютил, кто кормит ее с ребенком в трудные времена?

Со злостью хватает он все еще валяющийся на прилавке бублик и нанизывает на связку, что висит над окошком. Вдруг из кухни доносится вопль обезумевшей от ужаса госпожи Пэлтэгуцы:

— Михалаке! Михалаке! Скорее! Рафила помирает!

Двери и окна корчмы наглухо закрыты металлическими шторами. В доме как будто все вымерло. Крестный и крестная даже не показываются. Они очень обиделись на похоронах, когда хромой дядя, тот, что приехал с теткой Олимпией, полез с крестным драться. А вот Михэлука нисколько на него не сердится. Хромой правильно сделал, что хватил тогда крестного кулаком. Так ему и надо! С утра до ночи заставлял он мамку таскать на себе глину для новой конюшни. Все говорил, что начнутся дожди и конюшня останется незаконченной. А теперь кто ее достроит? Кто будет месить ногами землю для кирпичей, таскать воду и делать всю работу? Кого теперь они будут подгонять подзатыльниками, на кого будут кричать «ползешь, как сонная муха»? На кого? Ведь мамочка умерла… Умерла мамочка!.. Положили ее в могилу и засыпали землей… А что с ней будет зимой, когда начнутся морозы и вьюги? Ей не будет холодно? Дед Хадеш говорит, что бедняков земля греет. Мама тоже была бедной… И Михэлука бедняк, ведь он ее сын!.. Нет, он теперь ничей. Мамочка оставила его одного на свете.