Пьер Гамарра - Капитан Весна

— И да, и нет. Среди них будут молодые люди и люди постарше. Они, вероятно, расположатся наверху, в горах, рядом с вашим ельником.

— Это будут маки́? — спросил Бертран.

— Да. Так теперь называют этот вид туризма, — улыбнулся господин Дорен. — Там, наверху, есть вода, есть одна или две хижины. Можно построить и другие… Прятаться там удобно.

— А вдруг немцы зачастят на границу? — спросил я.

— Весьма вероятно, — сказал господин Дорен. — Но не могут же они быть везде. Ельник расположен достаточно далеко от границы, да к тому же еще отделен от нее большим участком, заваленным камнями, и там трудно передвигаться. Вообще это еще не решено твердо, и я прошу вас не болтать.

— Все дело в папаше Фога, — сказала тетя Мария. — Если хоть один партизан появится в горах, он это живо пронюхает.

— Так вот, — сказал учитель, — я пойду и поговорю с ним. Интересно знать, что у него на уме.

— Я пойду с вами, — сказал дядя Сиприен.

Господин Дорен явно колебался.

— Если хотите, — наконец согласился он. — Вас, как соседа, это, конечно, должно интересовать. Но говорить с ним уж предоставьте мне. Здесь торопиться ни к чему.

Моя мать опустила голову и сплела руки. Я понял, что новость встревожила ее. И все-таки надо бороться. Надо бороться хотя бы ради моего отца. Надо укрывать преследуемых, спасать молодежь, отобранную оккупантами для отправки на принудительные работы в Германию.

Мы молча шли по снегу. Уже наступила ночь. Обложенное тучами небо чернело над головой. Мы шли молча в белесой мгле. По обе стороны тропинки смутно вырисовывались деревья и кусты, обремененные тяжестью снежного покрова. По мере того как мы удалялись от деревни, звуки долетали до нас все слабее, а потом и вовсе замерли. Уже не слышно было ни лая собак, ни мычания коров, ни знакомого стука молотков и жужжания пил. Нас окружала суровая тишина зимнего леса. Лишь изредка глухо падала снежная глыба. Я с трудом различал дорогу. Снег и ночь сделали пейзаж неузнаваемым. Не было видно ни долины, ни снежных вершин.

— Подходим, — шепнул мне Бертран.

Через несколько секунд на мглистом фоне проступила темная масса. Я узнал дом папаши Фога.

— Оставайтесь здесь, мальчики, и ждите нас, — распорядился господин Дорен.

В доме стояла тишина. Ставни были открыты, но за окнами царил мрак.

— Наверно, улегся спать, — прошептал Бертран.

— А может быть, сидит у огня.

Произнеся эти слова, я стал искать трубу. Быстрый глаз Бертрана опередил меня.

— У огня? Не похоже. Не видно дыма.

Я тихонько засмеялся.

— Этот скряга экономит даже на дровах! Да еще в такой местности!

Господин Дорен и дядя Сиприен направились к дому. Они переступили через полуразрушенную ограду и подошли к двери. Дядя стал стучать в дверь кулаком. Сначала тихо, потом сильнее.

В царившей кругом тишине эти удары звучали оглушительно.

— Эй! Кто там есть? Отворите! — крикнул господин Дорен.

Никто не ответил.

Я увидел, как учитель внимательно разглядывал местность вокруг дома. Но днем шел снег, и все следы запорошило.

Дядя Сиприен стал бить кулаком по двери все сильнее и сильнее.

Затем они обошли дом и снова стали звать. Напрасный труд. Видимо, папаши Фога не было дома. Но где он мог быть? В Люшоне? Где-нибудь в горах? А может быть, упорно не хотел отвечать.

Я представил себе, как папаша Фога сидит на корточках в углу холодной комнаты и считает золотые монеты. Когда я сказал об этом Бертрану, тот пожал плечами.

— Его, конечно, нет. Ведь дрова здесь ничего не стоят, и он непременно зажег бы огонь. Очень странно, что из трубы совсем не идет дым. Даже если он ушел, все равно он мог бы оставить небольшой огонь…

Бертран оказался прав. Через несколько дней мы узнали, что папаша Фога на самом деле уехал. Его видели в Люшоне, когда он садился на поезд, отправлявшийся в Тулузу. Одни думали, что он нашел работу на заводе близ Монрежо и там проведет зиму. Другие считали, что он уехал к родственникам. Но о своих намерениях он никому даже не заикнулся, и нам оставалось только строить догадки. Может быть, раздобыв деньжат, он решил бросить свое горное логово и устроиться в другом, более удобном месте? А может быть, боясь разоблачений, укрылся где-нибудь понадежнее? Впрочем, оба предположения не исключали одно другое.

Впоследствии мы с Бертраном несколько раз приходили сюда и осматривали одинокую хижину. Она по-прежнему спала под снегом, недвижимая и оледенелая. Вокруг никаких следов, кроме наших. Курятник был пуст, так же как и крольчатник. В дровяном сарае в беспорядке валялось несколько вязанок хвороста, покрытых пылью.

Когда мы еще раз пришли туда через несколько недель, то обнаружили, что ветер сорвал створку двери чердака.

— А что, если пойти и посмотреть? — предложил Бертран.

— Что посмотреть?

— Дом. Войти внутрь. Может, он умер…

— Что ты! Ведь известно, что он уехал.

— И все же лучше проверить. В сарае стоит лестница. С чердака можно спуститься в хлев, а потом в кухню.

Я колебался. Правда, папаша Фога не внушал мне ни малейшего сочувствия, но все же мы не имели права проникать к нему в дом подобным образом.

— Может быть, он и умер, — продолжал настаивать Бертран. — Кто знает? Нужно проверить.

Он приставил к дому лестницу и легко взобрался на чердак. Через минуту он показался снова.

— Дом пуст. Никого. Пойдем посмотрим.

Я решил последовать его примеру.

До чего же неприятное чувство осталось у меня после этого посещения! Дом действительно был пуст. Немой, застывший, словно из него вынута душа. Чердак был завален упавшими трухлявыми стропилами и заплесневелыми балками. В углу лежала кучка очень старого сена.

Мы спустились по крутой лестнице в хлев. Такое же запустение. В яслях среди прелой соломы валялась старая упряжь. В разных местах стояли бочки с вышибленным дном, лежало несколько джутовых мешков. Мы проникли в кухню — длинное помещение с низким потолком и земляным полом. Колченогий стол, старый буфет из почерневшего дерева да еще два стула с рваными соломенными сиденьями — вот и все убранство. Нужно добавить еще две табуретки да полдюжины надтреснутых тарелок, стоявших на доске над каменным столом. Пол был старательно выметен. В печи собрана в кучку зола. Каждая крошка была подобрана. Жилище, достойное скряги!

Наверху мы обнаружили комнату с голыми стенами. В ней стоял лишь стул да лежал соломенный тюфяк. В стенном шкафу висела старая залатанная одежда.

Мы молча продвигались, зажигая спички, чтобы знать, куда поставить ногу. Это был поистине пустой, заброшенный дом. Меня охватило какое-то странное чувство: мне казалось, что в этом грустном жилище никогда не было живой души, что там обитал не человек, а какой-то призрак… Я совсем не боялся, но хотел скорее покинуть это мрачное место, бежать из этого безликого дома.