Пьер Гамарра - Капитан Весна

Зверек смешно запрыгал и закружился, рассекая воздух хвостом.

— Спойте!

Послышалось нечто похожее на чириканье.

Затем Фредо поставил на стол два деревянных столбика, которые сам смастерил, и натянул между ними проволоку. Малико по команде прыгнул на натянутую проволоку, постоял на ней, сохраняя равновесие, потом проворно забегал от одного столбика к другому. Фредо спустил проволоку пониже.

— Мы сейчас будем прыгать в высоту, — объявила Изабелла. — Малико, не угодно ли вам прыгнуть?

Обезьянка, не двигаясь, смотрела на девочку. Изабелла подошла к ней, приласкала и дала еще кусочек печенья.

— Ну, будем прыгать? — повторила дочка Фредо.

Малико не шевельнулся.

— Понятно, — сказала Изабелла. — Вы хотите прыгнуть для кого-нибудь. Будь по-вашему, Малико. Прыгните для господина Сиприена.

Стремительным броском обезьянка преодолела преграду.

— Очень хорошо. Прыгните для господина учителя.

Малико прыгал, не заставляя себя просить.

Наконец с лукавыми искорками в черных глазах Изабелла вновь наклонилась к обезьянке.

— Малико, прыгните для Гитлера! — приказала она.

Малико пронзительно завизжал и скрылся в своей клетке. Раздался громкий смех и аплодисменты.

И как раз в ту минуту, когда веселый шум наполнил кухню, я заметил, что собака покинула угол возле огня, откуда она добродушно следила за движениями наших цирковых друзей. Блэк проскользнул между ног гостей и подошел к двери. Он двигался, опустив нос к земле, и что-то обнюхивал. Дойдя до порога, пес сильно втянул в себя воздух и тявкнул.

— Там кто-то есть, — сказал я.

Вначале никто не услышал моих слов. Я поднялся и вслед за Блэком подошел к двери. Мама заметила это и с беспокойством спросила:

— Что случилось?

— Не знаю.

Блэк залился лаем.

В кухне все смолкло, и я отворил дверь.

Дядя Сиприен, Бертран и Фредо тотчас же подошли ко мне и остановились на пороге. Собака продолжала лаять, она рвалась вперед. Хозяин удержал Блэка.

— За изгородью кто-то есть, — прошептал Бертран.

Никогда не забуду, как из снежного мрака раздался голос. Казалось, он возник в студеных недрах зимы. Он пробился к моему сердцу сквозь ледяное безмолвие и безлюдье. Этот голос!.. Эта темная фигура, склонившаяся над жердью деревенской ограды! Эта поднятая рука!.. Я не мог удержаться от громкого крика. Теперь я все понял. Я узнал его. Я больше не боялся. И уже позади я слышал голос мамы, дрожащий от волнения и нежности.

— Папа, папа, папа! — закричал я во тьму и как безумный бросился к ограде, но не успел поднять жердь…

Две мокрые руки обхватили меня. Небритое родное лицо прижалось к моему, и я не знал, отчего мои щеки стали мокрыми — от снега, от моих радостных слез или от слез моего вновь обретенного отца. Он был с нами. Отец! Он вышел из тьмы, он долго бродил по горам и искал этот дом, где так давно не был. И все же нашел!

Отец крепко обнимал мать, а она все твердила:

— Не может быть! Не может быть!..

Вся семья окружила отца и повела в дом. С него сняли солдатский вещевой мешок и старое гражданское пальто, добытое неизвестно где.

Дядя Сиприен ругался, вытирая глаза.

— Ах ты такой-сякой! Тысяча чертей! Вот он, целехонек! Удрал-таки! Я-то знал, что он нам приготовит такой сюрприз. Гром и молния! Я знал наверняка. Не думал только, что это ему удастся так скоро и что он доберется до нас как раз в сочельник. Ну, вот ты и с нами! Я знал… Ай да плут! Тысяча чертей! Ты сыграл с ними неплохую шутку. Дай-ка я тебе всех представлю. Это мой сын Бертран, а вот наши друзья — маленькая Изабелла, ее отец. Дружище Фредо, познакомься с моим кузеном Фернаном, отцом Жанно, с нашим Фернаном, который вернулся к нам из самой Германии.

Какой замечательный вечер! Отец был с нами! Живой, исхудавший, но бодрый, сбежавший от тюремщиков! Ему пришлось пройти всю Францию, прежде чем он добрел до этой далекой пиренейской деревушки. Он хорошо подготовил свой побег и сумел достигнуть родного края. Теперь он снова с нами. У меня было такое чувство, будто с его приходом окончилась война. Я забыл про все тяготы и горести. Раз отец улыбался возле меня, раз я видел его любящие глаза, чувствовал твердые добрые руки — ничто иное сейчас не имело для меня значения.

— Ну, — громовым и все же дрожащим от волнения голосом крикнул дядя Сиприен, — дайте же ему наконец сесть за стол! Человеку надо поесть и попить. Бертран, принеси-ка еще колбасы. Возьми самую толстую. Нацеди вина, Фредо, нарежь хлеб и передай мне окорок. Черт побери, вот он с нами, цел и невредим!..

За окном падал снег. Его хлопья ложились медленно и плавно на дно безмолвной долины. Кругом все было тихо. Ели простирали свои ветви, покрытые пушистой белой пряжей, и казалось, что с высоты горных склонов они защищают на краю поселка этот последний, еще освещенный дом, скромное крестьянское жилье, где наш отец, как бы в награду за терпение и мужество, после долгой разлуки только что вновь обрел семью.

В цветах, туманах и снегах миновал еще год. Все тяжелее становились лишения. На Восточном фронте бушевала война. Шли бои в Северной Африке. 8 ноября 1942 года там высадились войска союзников. Это еще не был долгожданный Второй фронт, но значительные вражеские силы оказались скованными военными действиями. В ноябре 1942 года к нам просочилась еще одна важная весть: Советская Армия возобновила наступление.

В газетах что ни слово — то ложь, но мы узнавали новости по иностранному радио. О многом передавали тайно, из уст в уста. Против этого всенародного «беспроволочного телеграфа» оккупанты оказались бессильными. Мы узнали, что на Волге началось невиданное сражение. И каждый вечер с лихорадочным нетерпением склонялись над картами Европы и Северной Африки, стараясь найти на них города, о которых упоминало радио, и отмечали новые рубежи и линии фронтов.

Мы понимали, что хищному зверю уже нанесен тяжкий удар, что он смертельно ранен. Сейчас от берегов Волги начиналось то неудержимое движение вперед, которое потом уже не прекращалось, пока советские войска не ворвались в Берлин.

К нам проникали и другие вести. Во всех районах Франции продолжались жестокие репрессии. Гестапо и полиция так называемого правительства Виши преследовали патриотов. Сажали их в тюрьмы, посылали в концентрационные лагеря Германии. Все усиливалась депортация [5] Депортация — отправка фашистами мирных граждан оккупированных стран в концентрационные лагеря Германии. . Сотни тысяч, миллионы людей — женщин, стариков и молодых, даже детей — хватали во всех странах Европы и бросали за колючую проволоку лагерей. А там издевательствам фашистских палачей не было предела.