Пьер Гамарра - Капитан Весна

— Ах, — горестно восклицал Эстебан, — после нас — вы, после Испании — Франция! Да, это так. Этого следовало ожидать. Войска Гитлера учились воевать на нашей земле, прежде чем напасть на всю Европу…

Он упомянул город, о котором я уже слыхал. Это была Герника, в краю басков, разрушенная варварскими воздушными бомбардировками. Временами наступала тишина. Люди сидели не шевелясь, глубоко задумавшись. В воображении каждого возникал облик невидимой родины, облик, хранимый в сердце и в памяти: далекий дом, мать или невеста, деревня, голубая или изумрудная река.

К концу июня мы узнали, что готовится важная операция.

Отряд в шестьдесят человек должен был спуститься по соседней долине и подойти с юга к большому селению близ Люшона. Отряд получил приказ отвлечь внимание врага, завязать с ним бой малыми силами, продержаться как можно дольше, а затем отступить в горы по заранее намеченным маршрутам, известным каждой группе.

И, пока продолжается бой с немцами, второй отряд, действуя с севера, прорвется к крупному складу горючего и уничтожит его. Замысел был несложен. Отвлеченный перестрелкой, неприятель ослабит охрану, и тогда склад легко будет атаковать. Понятно, что перед выступлением в поход партизаны много совещались и спорили. Господин Дорен и дядя Сиприен несколько раз поднимались в лагерь.

Приказ, переданный господином Дореном, предписывал не жалеть боеприпасов во время боя, навязанного неприятелю.

— Не смешите меня, — негодовал дядя Сиприен, — «не беречь боеприпасов»! А что у ребят останется? У них и так не густо с патронами. «Не беречь боеприпасов»! Мы ждем, когда же их нам сбросят на парашютах, а их все нет как нет.

Но на карту была поставлена крупная ставка, и приходилось идти на риск.

Мы с Бертраном, конечно, рвались участвовать в этой первой вылазке.

— Ни в коем случае, — возразил господин Дорен. — У каждого свои обязанности. А кроме того, вы еще слишком молоды.

— Наверху есть ребята почти нашего возраста. Мы умеем обращаться с винтовкой. Научились!

— Охотно верю. Но вы нам нужны здесь как связные. В Вирване пока спокойно, но нельзя же терять бдительность! Кто знает? В конце концов враг может понять, что наши тропки ведут в горы и путь в маки идет из Вирвана. Нам неслыханно повезло, что немцы не додумались до этого раньше. Не волнуйтесь, ребята, и глядите в оба!

Атака склада была назначена в ночь со среды на четверг. В эту ночь мы долго не могли заснуть, думая о людях, потаенными дорогами и тропами спускающихся с гор, чтобы добраться до главной долины. Мне казалось, что я вижу, как они в измятых рубашках, в потертых кожаных куртках гуськом проскальзывают с поляны в рощу, из рощи на вспаханное поле, обходят амбары, избегают деревень.

Утром почтальон Жан Лопес сообщил нам, что господин Дорен получил радостное известие от своей кузины из Люшона. Ему позвонили рано утром: операция кузины прошла очень удачно.

Вскоре мы узнали подробности.

Немецкий склад с двух часов ночи был охвачен пламенем. Гигантский пожар пожирал десятки и сотни баррелей [9] Баррель — мера объема и емкости, около 160 литров. горючего. Взрывались ящики со снарядами. Черная дымовая завеса, заметная издалека, скрыла всю долину. Отряды, участвовавшие в диверсии, отступили в горы без потерь.

Конечно, «южный» отряд, наш отряд, не жалел патронов, и неприятель решил, что против него действуют весьма значительные силы. Среди оккупантов поднялась паника, и они не могли сразу подготовиться к отпору, затем, подобно разъяренному быку, который бросается на мула, враг устремился на юг и… никого там не обнаружил.

— С таким же успехом они могли бы черпать воду решетом, — пояснял нам, смеясь, господин Дорен. — Они пустили в ход бронемашины и даже танки, но наши быстро рассеялись во все стороны и возвратились в горы.

В Люшоне новость распространилась мгновенно. Снова заговорили о Капитане Весне. Это он, Капитан Весна, нанес новый урон гитлеровцам. Тысячи литров бензина улетучились в воздух. Врага все больше и больше охватывал страх.

Об этих новостях узнавали из скромных листовок, размноженных на ротаторе. Я вспоминаю, как держал в руках партизанскую листовку, в которой рассказывалось не только об уничтожении склада, но и о других диверсиях в нашем районе. Эта подпольная листовка на серой бумаге с едва различимыми буквами, помятая и почерневшая от десятка рук, в которых она побывала, выражала в нескольких сухих, лаконичных фразах всю драму, разыгравшуюся почти на моих глазах. «В ночь со среды на четверг военный склад горючего в Б. был полностью уничтожен. Наши силы не понесли никаких потерь».

В этом сообщении отсутствовало многое из того, что врезалось мне в память: суровые лица партизан, их разноголосый говор; ночная прохлада, бесшумное движение отряда по густой траве и среди высоких виноградных лоз, подвязанных к рядам железной проволоки, как это можно видеть у подножия наших гор; поля люцерны, спящие деревни, где столько людей безмолвно бодрствуют, думая о тех, кто сейчас крадется во мраке.

Испанец Эстебан, который участвовал в операции, рассказал мне, что неожиданно оказался один, вдали от отряда. За спиной он услышал гул двигателя и едва успел вскарабкаться на скалистый уступ, нависший над дорогой. Эстебан притаился в темноте. Как раз под ним остановилась самоходная пушка. На дорогу сошли эсэсовцы. Они неуверенно тыкались в разные стороны, плохо разбираясь ночью в незнакомой местности. При слабом сиянии луны испанец смутно видел их лица. Под тяжелыми касками тускло обрисовывались черты неведомых существ, словно явившихся с другой планеты. Их сапоги тяжело вдавливались в дорожный гравий. Немцы угрожали автоматами тьме, страшась внезапного появления тех, кто защищал свою землю.

Эстебан ждал. Наконец эсэсовцы повернули назад. Еще несколько мгновений притаившийся юноша не шевелился, прислушиваясь к привычным шумам леса и ночи. В эту минуту он испытал странное чувство: Эстебану показалось, что он находится на испанской земле. Ветер принес запах вина и апельсиновых деревьев. Ветер колебал ветви олив и пробковых дубов.

— Как? — переспросил я его. — Олив? Но ведь они у нас не растут.

— Я знаю, — улыбаясь, ответил Эстебан, — это были не оливы, а вязы или просто дубы. Но мне почудилось, что я нахожусь у себя на родине. Казалось, стоит только пройти до конца тропинки, и я войду в мою деревню, увижу белые стены, и коричневые ставни отцовского дома, и деревянный балкон, и вьющийся виноград над дверью. Ты понимаешь, мне как бы приснился чудесный сон. И защищал я не только Вирван и твой дом, но и мою деревню, мой дом. Ты понимаешь меня?

Я понимал. Уже давно у нас был общий враг, и мы защищали его и мою землю, его и мой дом, его и мое счастье.