Михаил Новиков - Природа сенсаций

Я смотрю через окуляр видеокамеры на этого человека. Женская девушка Виток ему не откажет, конечно. Он это знает. Он думает об этом на манер героя знаменитого фильма, которого играет Джон Траволта. Тот стоял перед зеркалом и уговаривал себя: «Сейчас ты выпьешь один бокал и попрощаешься. Поедешь домой, подрочишь и ляжешь спать». Александр Иванович тоже хотел бы избежать полового контакта. Почему? Случится это если один раз, то случится и два, а потом еще пятьсот раз. Он видел — в дальней комнате Тимура Тимуровича стоит широкий диван, застеленный коричневым покрывалом. Очень легко в этой мглистой, красивой квартире увидеть, как тела Александра Ивановича — худое, смугловатое, с седыми волосами на груди — и девушки Виток — белое, плотное, округлое — будут располагаться, менять положения, подлаживаясь одно к другому.

Герой Траволты, меланхоличный гангстер, не зря заклинал себя: он-то знал, что ничего не получится, и мужской человек от женского не убежит, коли тот того захочет. Сочинявший ту, гангстерскую историю, однако, позволил герою выкрутиться, пустив все действие по другому пути. Еще бы — герой Траволты двигался к своей уже совсем близкой смерти, и в этом движении, конечно, женщина способна была бы остановить его и удержать в жизни.

Не могу ли и я запустить Александра Ивановича прямым путем к гибели? Ему, пьяному, мерещится, что он сделает что-то еще, что-то совсем другое и хорошее, и пока он этого не сделает, Бог не отпустит его с уроков, не заберет.

— Ваш Бог умер! — крикнула однажды Александру Ивановичу девушка Виток.

— Да это ваш Ницше умер, — возражал Александр Иванович.

Так они обменивались этими клише. Собаки, кружащиеся вокруг течной суки, тоже обмениваются ясными, отточенными движениями. Не сказать, что наши клише намного сложней, да и не красивей. Собака лижет гениталии, мы дарим цветы и говорим чушь о Боге и о Ницше.

— Я читал, конечно, вашу статью, — говорит Положенский. — Но я сейчас не хотел бы говорить о ней. Я не согласен с ней, но об этом надо говорить вдвоем, это долго, и, в общем…

Они идут по Садовому кольцу, склонив головы, чтобы дождь и ветер меньше терзали кожу их лиц. «Зря вы это, зря, Александр Иванович, — полагает Александр Иванович. — Это разрушит вашу текущую жизнь. Но ведь вы этого и хотите, любезный. Она вам как-то не очень. Статейки про чужие книжонки, копеечные мысли, иллюзия благополучия, до того хрупкая, что и тронуть-то ее нельзя. Да, вы будете входить домой, пряча глаза, улыбаться, стыдиться себя… Дома вас не то чтобы ждут, но к вам там привыкли. Вы должны там быть, стоять на месте, как шкаф или пианино».

Александр Иванович идет по Садовому, позабыв обо всем. Виток, женская девушка с пустым, звериным взглядом, где нет мысли, а есть только она сама, еще движется рядом. Я могу загнать их теперь в подъезд, заставить возиться их с их телами на грязном подоконнике какого-нибудь дома старой Москвы. Я могу усадить их в такси — пусть едут в ее квартиру — уж наверное на окраине. Ехать далеко, скучно. Они лягут вместе, потом уснут, проспят весь день. Я могу усадить их в ресторане «Американ бар» среди неудачников ночи, никак не могущих закончить ее, допивающих вино и пиво, нехотя жрущих антипохмельные омлеты. Паршивая вещь — утро. Мне жаль Александра Ивановича. С ним это все уже бывало.

И тогда я просто испаряю его. Он исчезает с Садового кольца, мгновенно и бесследно. Если нужен более подробный образ, пожалуйста: он разлетается в воздухе, словно молекулы его тела не скреплены одна с другой.

И тогда… Положенский спит. На улице прибыло машин и, о черт, становится все холоднее и холоднее. И тогда ветер запрокидывает зонт за спину девушки по имени Виток, откидывает волосы с ее лица.

Она останавливается, она стоит, глядя немного вверх (туда, где небо, где объектив видеокамеры), и спрашивает:

— А как же я?

Пришли, пока я спал, несколько сообщений на пейджер. Среди них обнаружилась такая фраза: «Проживи свой день как последний». Отлично. Но как последний — и потом что? Понятно: если как последний и потом ничего, это одно дело; если последний и потом вся эта возня с душой — совсем другое.

Я отправил соответствующий запрос. Ответ пришел: последний — и ничего.

Я завел видавший виды «оффенбахер» и помчался по городу. Мчался, правду сказать, от угла до угла, в остальном — стоял. Кстати, витал еще в воздухе знаменитый, известный из произведений классической литературы утренний холодок. Кое-где роса покрывала поверхности.

А вот и вывеска: «Медкомиссия мгновенно, права и оружие».

Я обратился в узкое окно:

— Разрешение на оружие, пожалуйста.

— К психиатру, пожалуйста, — ответили мне.

Психиатр сидел за столом и катал по его поверхности ручку.

— Мне справку, — объяснил я.

— Справку дадим, — кивнул психиатр.

Я стал ждать, вглядываясь в его черную бороду.

Молчание.

Я решил, что это проверка, и поэтому выждал минуты три. Но все это время я чувствовал, как горит у груди моей, там, где лежал во внутреннем глубоком кармане пиджака пейджер, это слово: «последний».

— Ну? — спросил я.

— Итак, — сказал психиатр и поднял глаза.

На миг мне показалось, что глаз у него нет вообще — так черны они были! — но тут он опустил их и полез в ящик стола, так что я не успел понять, в чем там было дело. Из ящика он достал справку и отдал ее мне.

Я полетел в оружейный магазин — «оффенбахер» только взревывал на поворотах.

Сотни винтовок стояли на полках, десятки револьверов лежали на прилавках.

— Снайперскую, пожалуйста, — попросил я.

— Драгунова? — осведомился продавец.

— Знаете, я хотел бы такую, как в одном фильме, я забыл его название… Но, может быть, сейчас вспомню. Там действуют двое — мужчина и девушка, секретные агенты. У них винтовка устанавливается на штатив, который, в свою очередь, приклепывается к твердой поверхности. В частности, к бетону крыши. Оттуда и палят с необыкновенным успехом.

— А вы кого, собственно, валить собираетесь? — спросил продавец.

— Ну, видите ли… — Я помедлил. — Это, согласитесь, интимный вопрос.

— Нет-нет, я в ваши дела не лезу, я спрашиваю лишь в рассуждении убойной силы. Допустим, лось в лесу. Или даже на улице — и вам надо пробить из-за угла. Это одно дело. Если вам надо пробить с противоположной стороны улицы или вот, как вы говорите, с крыши — совсем другое. А если уж он едет в машине — тогда при выборе убойного ствола нужна особая тщательность.

Мне оставалось только поблагодарить этого любезного человека за его обзор. С ним вместе затем мы выбрали тяжелый, мощный «аргументум фактум».

Металл смачно лег в мою руку. Указательный палец ощутил себя на курке.