Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

Но Мод и не думала об отце и о приеме, который ждал ее дома. Другие, гораздо более мрачные думы держали ее в своей власти. Она пришла в тот вечер к дому Эджли, намереваясь просить Мэй поехать с ней на экскурсию в Росу с обоими лавочниками – но теперь это казалось невозможным. Девушка, которую любил принц, которая была тайком помолвлена с принцем, никогда не согласится на то, чтобы ее видели в обществе лавочника; а кроме Мэй Мод не знала ни одной женщины в Бидвелле, которую можно было бы пригласить на бал; опять-таки, она не могла ехать туда одна. Придется отказаться от всей затеи. Со спазмами в горле она думала о том, что эта поездка могла принести ей.

В присутствии лавочника Гонта в Форт-Уэйне она испытывала то, чего не испытывала в присутствии кого-либо другого.

Правда, он был стар, но в его глазах, когда он смотрел на нее, было нечто такое, что вызывало в ней странное чувство. И он писал, что ему нужно сказать ей кое-что важное. Теперь она так и не узнает, что он хотел ей сказать.

Мод обошла во тьме вокруг дома Эджли и подошла уже к калитке, и в эту минуту она дала волю долго сдерживаемому горю, накопившемуся в ее душе.

Мэй была поражена и пробовала ее утешать.

– В чем дело? В чем дело, Мод? – с участием спрашивала она.

Она прошла за калитку, положила руку вокруг шеи подруги, и они стояли обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону; затем Мэй довела ее до крыльца и усадила ее в качалку.

Тогда Мод поведала ей о предполагаемой экскурсии в Росу и о том, какое это имело бы значение для нее – она рассказывала об этом как о чем-то в прошлом, как о мечте, разлетевшейся в прах.

– Я не смею просить тебя ехать со мною, – закончила она свою повесть.

Когда десять минут спустя Мод встала и направилась домой, Мэй сидела молчаливая, погруженная в глубокое раздумье.

Она уже позабыла о принце, – теперь она думала только о городке Бидвелле, о том горе, что он причинял ей до сих пор, и о том, что он с радостью предпримет что угодно против нее, если только представится случай.

Но эти лавочники оба не были местными жителями, и они ничего не знали про нее. Она подумала о поездке вверх по заливу Сандаски. Мод рассказала ей, как много эта поездка значила для нее.

Мысли Мэй вихрем кружились в ее голове.

«Я не могу остаться одна с мужчиной. Я не посмею», – думала она.

Мод сказала, что они поедут в тележке; Мэй сумеет воспользоваться своей повестью о принце; она будет настаивать, что помолвка с принцем не позволяет ей оставаться ни минуты наедине с другим мужчиной, – Мод не должна ее оставлять ни на минуту с тем лавочником.

Мэй встала и в нерешительности стояла у двери, следя за Мод, которая спускалась вниз к калитке. Бедная, как опустились ее плечи.

– Ладно. Я поеду. Ты все устрой. Ты только никому не говори. Я поеду, – сказала она; и раньше, чем Мод успела опомниться от изумления и радости, Мэй уже открыла дверь и исчезла в доме.

Роса, где должен был состояться бал, на который собирались Мод и Мэй, была в то время весьма жутким местом и, по всей вероятности, и сейчас еще остается таким.

Там пересекались две небольшие железнодорожные ветви; они доходили чуть ли не до самой воды, а потом снова расходились – и вот в этом месте, между разветвлением дорог и заливом, стояло четыре огромных барака. К западу от них находились еще четыре поменьше, но не менее жалких и неказистых.

В том месте, где находились бараки, залив делал крутой поворот, и, таким образом, они оказались на порядочном расстоянии от железной дороги. В течение десяти месяцев в году бараки были необитаемы, окна были заколочены и напоминали четыре огромных мертвых глаза, повернутые к заливу.

Эти строения были поставлены компанией по заготовке льда, с главной квартирой в Кливленде, и предназначались для жилья резчикам льда на зимний сезон; верхний этаж, куда вели лестницы снаружи, был окружен рахитичной галереей, которая служила доступом в маленькие комнатки; в каждой из них имелась у стены койка с сенником.

К западу от бараков находилась деревушка Роса. Вся она состояла из восьми или десяти некрашеных домишек, население которых занималось рыболовством и огородничеством. На берегу перед каждым домом виднелась маленькая шхуна, которую на зиму вытаскивали на берег для защиты от штормов.

В течение всего лета Роса была спокойным, сонным царством. Вдалеке, позади залива, клубился дым из фабричных труб промышленного города Сандаски: клубы дыма носились над заливом, медленно уплывали к горизонту и разносились ветром.

В летние дни можно было видеть нескольких рыбаков, которые садились в лодки и ездили в залив осматривать сети. На берегу в песке играли дети.

Что касается плодородной земли, то в известные периоды года она была залита стоячей водой и не давала почти никаких доходов, тем более что болотистая дорога из Росы во Фримонт, Белвью, Клайд, Тиффин и Бидвелль часто бывала непроходимой.

Однако в июньские дни – в то время, к которому относится наш рассказ, – на пляже Росы собирались гуляющие из города, и берег оглашался визгом детей, смехом женщин и грубыми голосами мужчин.

Они оставались до вечера, а потом уходили, оставив пляж усеянным пустыми жестянками из-под консервов, обломками разбитой посуды и обрывками бумаги у подножия деревьев и в кустах.

Жаркие дни июля и августа приносили некоторое оживление. Сюда начинали приезжать за льдом из бараков. Люди приезжали утром и уезжали вечером; все они были спокойные рабочие, большей частью семейные, и ничем не нарушали местного покоя. В полдень они садились в тени барака и закусывали и в то же время обсуждали деловые вопросы, например, что выгоднее для рабочего: плата ренты за квартиру или заем денег под проценты для постройки своего дома.

Наступила ночь. И вот храбрая девушка, дочь рыбака, вышла погулять вдоль пляжа, который выглядел довольно чистым благодаря ветру и дождям.

Зимние штормы нанесли к берегу огромные пни и бревна, а ветер и дождь придали им нежную, дивную окраску. В лунные ночи длинные корни пней казались гигантскими лапами, протянутыми к небу, а в шторм они двигались взад и вперед по заливу, наводя ужас на девушку. Она прижималась к стене одного из бараков и прислушивалась.

Вдалеке, за заливом, виднелись огни города Сандаски, а за ее плечами мерцали слабые огоньки деревушки.

В тот же день группа бродяг спрыгнула с товарного поезда и хозяйничала в пустых бараках, отведенных под жилье резчиков льда. Они срывали двери с петель, сбрасывали их вниз с галерей и разводили костер. И в течение всей ночи покой рыбаков нарушался криками и бранью.

Храбрая девушка бросилась бежать вдоль берега, но один из бродяг завидел ее и, схватив пылающую головню, швырнул ей вслед.