Петер Эстерхази - Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Я знал, что многие будут читать роман буквально, один к одному, невзирая на то, что текст постоянно и самым беспардонным образом играет (работает) на грани вымысла и реальности. Но последствия того, что в книге появляется история , я не продумал, не учел, что это история не только семьи, но и страны. И упомянутая формула — «что бы там ни происходило» — слишком неоднозначна, важно знать, что именно происходило. По порядку, от недавнего к более давнему прошлому: из чего возник режим Кадара, из чего — 1956 год, из чего — эпоха Ракоши, какую роль мы играли в войне, в холокосте. Серьезного разговора об этом в романе нет. Это плохо. Но все это я когда-нибудь опишу еще более точно.

Я сижу в своей комнате: за стеной — нечто вроде воскресного семейного обеда с участием тестя, «взрослых» детей, но выйти к ним я не в состоянии, ну не могу я курсировать между двумя мирами. (Помню, «Производственный роман» я писал в конторе, по ходу дела поддерживая — пусть не на самом высоком профессиональном уровне — производственные разговоры…) До моего слуха доносятся непринужденные голоса, звонкий смех моей младшей — Жожо, приглушенное, мужское уже, бормотание Марцелла, как хорошо им сейчас, не наслушаешься, — а мне ковыряться тут в грязном белье их дедушки. Они мало общались с ним (кроме, может быть, моей старшей дочери Доры), боясь его и восхищаясь им на расстоянии; в качестве деда шедевра он из себя не сделал.

Наступит час, и им тоже придется плакать. Жожо, наверное, ничего не поймет. Я думаю об этом с каким-то детским презрением. Как о своем несчастном далеком племяннике, который, прочитав роман, не может никак успокоиться из-за оскорбительного, по его мнению, пассажа. Боль его совершенно реальна, и мне очень жаль его. Идиот, думаю я теперь, переживая свою беду, — стенаешь из-за какой-то сгнившей руки, когда у меня вон целый отец сгнил! (Я не хочу тебя обижать.)

Не переступаю ли я некую грань, которую переступать не следовало бы? Быть может, нельзя так уж полагаться на искренность? Ибо сейчас я делаю именно это. Бывает, наверное, когда в наших общих интересах — молчать? Это так, но кто может указать, где она, эта грань?

В «Прощальной симфонии» [12] «Прощальная симфония» — пьеса П. Эстерхази (1996), написанная в ходе работы над романом «Harmonia cælestis». я писал: «Он просит сына, чтобы тот не бил, не пинал его, хотя признает его правоту. (…) Начинает, уснащая свои мольбы примерами из греческой мифологии, взывать к пониманию… Его доводы — чисто физические (мне больно, сынок)… И снова, суммируя аргументы, он не ссылается ни на заповедь о любви к ближнему, ни на обязанность чтить отца своего, ни на обычаи и приличия. Он просит, умоляет сына подумать о том, стоит ли умножать в мире боль. (Стоит ли умножать в мире боль?) Это все, чего он просит у сына. И еще глоток палинки».

Мне кажется, я вижу его, слышу, как он умоляет меня. Чтоб вас всех разорвало! Я привязан к мачте и готов слушать песни сирен. Перебор.]

Сердце едва не выпрыгивает у меня из груди: мне несут документы. Мы улыбаемся. Я кошмарен, все, что я сейчас делаю, настолько лживо, что это уже смешно. Я боюсь здесь буквально всего и всех, ощущение — будто провалился в кадаровскую эпоху, не оттого ли я по утрам ругаю всю эту гэбню, в то время как сам испытываю к ним чрезмерную, ничем не оправданную благодарность? Разгадка в страхе (скелет в шкафу!), отсюда — компенсаторный гнев, ненависть и заискивание: короче, я обнаруживаю в себе все признаки посткоммунистического общества. Не знаю, если бы мне пришлось сейчас действовать реально и «жизнеподобно» (а не переписывать, помалкивая в тряпочку, эти бумаги), едва ли я мог бы оставаться нормальным, быть гражданином, человеком с достоинством и правами (в частности, на ознакомление с документами), проявлять благоразумие (а не поливать гэбэшников, что полная глупость)!

М. словно бы наблюдает, как я поведу себя в этой ситуации. Точно так же мы наблюдали в детстве за мухой, щелчком запендюрив ее в паутину. (Ну это, пожалуй, я приукрасил.) Возможно, он просто любитель литературы. А может, он вовсе не наблюдает, и это всего лишь моя истерика.

Я получаю то, что заслуживаю. — Жалость к себе, то и дело невольно накатывающую на меня, я буду обозначать сокращенно «ж. с.», а слезы — как «с». Стало быть, с. — это слезы, ж. с. — жалость к себе. А теперь я начну знакомиться с новой историей моего отца. ж. с. <���Читаю: «…По Геродоту, мудрец Солон сказал Крезу, что на вопрос, каков он на самом деле, он сможет ответить только в конце истории». Насколько мне помнится, сказано было: «в конце твоей истории», то есть вне ее, а не посредством ее, и это, наверное, правильно.>

Номер архивного дела:

М-37234/1(в 2 томах)

М-38203/1(в 2 томах)

На обложке:

Строго секретно

Подразделение: Политический отдел

Рабочее досье

Квалификация: агент

Конспиративное имя: Чанади

Дело «В»(вербовочное) № Н-11799

Номер тома: 1

Начато: 5 марта 1957 г.

Сердце снова стучит у меня в где-то глотке. <���Здесь в работе был двухчасовой перерыв. По рекомендации младшего брата меня посетил массажист. Взглянув на меня, на мою осанку, на спину, спрашивает: Скажите, что за груз вы тащите на себе?! Судя по всему, довольно тяжелый. Это моя работа, не без гордости простонал я.> [Я старался копировать документы отца слово в слово, но помню, что иногда делал это в лихорадочной спешке и в конце не сверял свои выписки с текстом оригинала. Например, что касается некоторых сокращений, я не помню, принадлежат ли они мне, или так было в тексте. Однажды я даже подумал, не взять ли несколько текстологических уроков у Йожефа Янковича [13] Йожеф Янкович — литературовед, подготовивший целый ряд академических изданий венгерских писателей. , но потом плюнул. Не много ли чести для текстов подобного рода!]

Содержание: донесение, дата, о ком. Много знакомых имен, имен моего детства, многократно воспетые тетушки, дядюшки, имена с легендарного Олимпа Взрослых. (Пока вы отдыхаете, Индезит [мой отец] работает.) Затем — алфавитный именной указатель. Фамилия, имя: А. А., род занятий: граф, стр. 61.Пятеро Эстерхази, на 219 странице — дедушка. Заглянуть? Или методично, лист за листом, читать все подряд? Фамилия Esterházy везде с искажениями — через «sz» и «i» вместо «s» и «у». Что это, месть диктатуры пролетариата? [Вот нашел чему удивляться! Смех и только!]

На 29-м листе — первое Донесение. В правом углу листа:

Составил: Чанади

Принял: ст. лейт. Варга

Дата: 2 марта 1957 г.

Вот это действительно больно, видеть почерк, который я так люблю. Я даже гордился (горжусь) им. Об обладателе этого почерка можно было думать только самое лучшее, с. Начну переписывать. Пусть привыкает рука, пусть войдут в меня эти слова. То я Оттлика [14] В 1982 году, в честь 70-летия известного венгерского прозаика Гезы Оттлика, популярного в среде тогдашней писательской молодежи, Эстерхази предпринял символическую акцию, за три месяца переписав 400-страничный роман Оттлика «Училище на границе» на один-единственный лист ватманской бумаги. переписываю, то такую вот дрянь — прямо скажем, ну и диапазон.