Петер Эстерхази - Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Будапешт, 12 марта 1979 г. Чанади

Вот и все. В деле есть еще именной указатель и последняя запись, датированная 29 марта 1980 года: В архив. Капитан Прокаи, МВД III/II-5/В[Главное управление контрразведки, оперативные мероприятия за рубежом]. Сегодня 13 июня 2000 года, 11.59. Я дочитал своего отца.

Я гляжу на четыре папки, мне почему-то не хочется уходить, хотя делать здесь больше нечего. Куда мне идти? <���Пока я занимался этой работой, она меня защищала. Теперь буду беззащитен, как оно и положено.> Я выписываю для себя имена, быть может, я вычеркну их из текста, но пусть они сохранятся.

Мы, люди, которых он предавал и которых не предавал, не можем простить моего отца, потому что он не открыл нам свои деяния, не раскаялся, не выразил сожаления о том, что темная сторона души его одержала над ним победу. Поэтому можно его жалеть, можно ненавидеть, а можно и вовсе не думать о нем. Его будут оплевывать или попросту чихать на него — такова судьба моего отца.

Но, помимо всех перечисленных (и мною приемлемых) возможностей, я еще и люблю его — мужчину, первородным сыном которого являюсь, с. [с.] <���с.> <���Как хотелось бы мне все спасти, оправдать отца, да чего же вы от него хотите, да оставьте, оставьте же вы его, искупил отец свой грех, прошлый и грядущий [108] Перефразированная цитата из венгерского национального гимна на стихи классика венгерской литературы XIX века Ф. Кёльчаи: «Искупил народ свой грех, / Прошлый и грядущий» (Перев. Л. Мартынова) . … Короткая пауза, утирание слез, поиски равновесия, выдержка.>

Мой отец — поистине непереводимая игра слов. Сколько раз за последние десять лет я писал это прекрасное словосочетание! И всякий раз оно звучало как некое тайное признание в сыновней любви. В этом его качестве — в том, что связано со мною, — я зафиксировал его на бумаге (по всей вероятности) последний раз в своей жизни. Последующие десятилетия будут другими. «Куда, кому, зачем?»

Жара несусветная. Я закрываю и открываю папки, пытаюсь запомнить их. Отпечатать в памяти. Первая — розоватая и довольно жесткая, вторая — коричневая, блестящая, третья — чуть посветлее, четвертая — матовая. С черными завязками, кроме третьей, у которой тесемочки белые. Я вижу, что папки захватанные; захватанные и пухлые, в особенности вторая и третья. Жизнь моего отца есть прямое (и страшное) доказательство, что человек — существо свободное.

В мае 2002 года, через два года после публикации романа «Harmonia cælestis», в будапештском издательстве «Магветё» вышла новая книга Петера Эстерхази, написанная после ознакомления автора с документами из архива бывшей венгерской госбезопасности, имевшими непосредственное отношение к его отцу. Писатель, привыкший считать фантазию сферой компетенции искусства, столкнулся с реальностью, которая, как нередко бывает, превзошла всякое воображение. Еще одно, на сей раз документальное, повествование об отце, каким является «Исправленное издание», вызвало у читателей потрясение, стало не только литературной сенсацией, но и общественно значимым событием.

Собственно говоря, если текст, публикуемый сейчас на русском языке, вообще нуждается в комментариях, то они должны касаться именно этой темы: как прочли, как приняли его в Венгрии, как оценили из ряда вон выходящий поступок автора? Изменила ли что-нибудь эта книга в отношении венгров к не такому уж давнему прошлому? Поэтому ограничимся некоторыми наиболее характерными высказываниями венгерских критиков и читателей, не пытаясь привести эти отзывы к общему знаменателю.

Золтан Андраш Бан,критик (журнал «Magyar Narancs»): С Эстерхази случилось — точнее, стряслось! — такое, что писателю не приснится и в страшном сне: действительность восторжествовала над вымышленным им художественным миром; один из персонажей его романа, отец, внезапно покинул произведение, и обнаружился страшный, непредставимый доселе оскал реальности… Самым безжалостным образом над Эстерхази одержал верх один из главных его эстетических противников — реализм. Но писатель — в конечном счете — все же превратил собственное поражение в триумф.

Иван Бехер,прозаик, рецензент газеты «Népszabadság»: Последнюю книгу Эстерхази я закончил читать буквально минуту назад. Только в Венгрии ее прочтут сотни тысяч… От этой истории невозможно освободиться… В данном случае важен не я, не автор, не его отец, а все мы. Это книга о нас. Говоря простым языком, в этом и есть смысл литературы. В том, что она обращена к тебе, берет тебя за живое, вонзает в тебя кинжал.

На сей раз происходит прежде всего последнее… Пытаясь разобраться в своем самом что ни на есть личном деле, писатель, словно бы между прочим, объединяет нацию… Показывает пример. «Исправленное издание», ей-богу, педагогическая поэма. (Перебор, усмехнулся бы здесь наш автор.)

Арпад Гёнц,прозаик, драматург, переводчик, в 1990–2000 годах президент Венгерской Республики: Я не был знаком с отцом Петера Эстерхази, но знаю по опыту, поскольку в течение десятилетий за мною следили, что добровольно взять на себя роль агента согласился всего один человек. Всем остальным угрожали — либо лишением средств к существованию, либо неприятностями, которые ожидают семью.

Петер Надаш,прозаик: Я читал роман еще в рукописи; полагаю, что со стороны Петера это героический жест. Добавить к этому нечего.

Петер Балашша,критик, литературовед: Писатель предстал перед обществом вместо умершего отца; замечательный и почти невыносимый поступок. Хотя к творчеству Эстерхази слово «героизм» не подходит, на этот раз он раскрыл перед нами самые глубинные слои своей личности, проявив себя как художник и гражданин, серьезно относящийся к исторической ответственности как собственной семьи, так и всей нации. Цель Эстерхази не в том, чтобы опозорить отца, а в подтверждении многозначности и непостижимости вещей. Вся преисподняя XX века открывается в этой книге… Что после этого можно думать о наших отцах и дедах, о стране, где возможны были такие трагедии? Не боясь замарать честь семьи, Эстерхази открывает нам эту историю как повод для общего размышления и коллективного очищения. Трусость отца компенсируется мужественным поведением сына.

Шандор Радноти,критик (еженедельник «Élet és Irodalom»): В отличие от романа, героем «Исправленного издания» является не отец, а писатель, чей мир оказался вывернутым наизнанку, потерявшим опоры, полностью изменившим отношение автора к собственным воспоминаниям и собственному творчеству… Есть в этой книге такая вера в спасительную силу слова, от которой хочется плакать… Загадочная фигура отца не становится более понятной по мере того, как писатель открывает все новые степени приспособленчества — постепенную активизацию агента, креативные предложения и, наконец, даже некие проявления «трудового энтузиазма». Сын при этом не перестает любить отца и не перестает презирать агента, не забывая ни на секунду о том, что тот и другой — один человек. Любовь не приводит его к прощению, ибо Эстерхази знает: отец был волен поступать, как он поступал, но имел и другие возможности (не участвовать в предательстве, отказаться от сотрудничества на каком-то этапе или хотя бы покаяться в конце жизни). Вот почему «Исправленное издание» заканчивается глубокой и воистину справедливой мыслью: «Жизнь моего отца есть прямое (и страшное) доказательство, что человек — существо свободное».