Николай Лохматов - Булатов курган

«Приду и скажу: получайте сто шестьдесят целковых, как мы договорились, — размышлял он и потрогал карман с припрятанными деньгами. — Правление доверяет. Считается с моим мнением. — Все это успокаивало его. — Еще что ли одну, да в дорогу?»

Во дворе вспорхнули воробьи. Бадейкин оглянулся. У телеги стоял Ребров, укладывая покупки.

«Принес его черт!» — мысленно выругался Бадейкин.

Захватив с телеги большую охапку сена, старик вразвалку понес лошади. Потрепал ее ласково по шее.

Когда Ребров зашел в чайную, Бадейкин после очередной кружки пива доедал селедку.

— Здорово живешь! — поприветствовал его старик.

— Не жалуюсь!

Бадейкин вытер ладонью губы, поднялся.

— Погоди, ты что нонче такой скорый? Посидим с полчасика, и айда. — Игнат усадил его, заказал водку, закуску.

— Домой бы надо! — Бадейкин по-кошачьи сощурил глаза.

— На блины к жене опоздал, а к обеду успеем.

— Пешком?

— На машине… С Варварой прикатил. Вот баба лиха!..

— Что же с ней не поехал?

— Не по годам мне такая маята. Да и ездить я привык на лошади. Верное дело. Грязь не грязь, тянет себе, и ладно. Ну, будь здоров! — Ребров опрокинул в рот стакан водки, принялся за еду.

Бадейкин выпил не сразу. Неловкость его постепенно исчезала. Стал жаловаться, что вот, мол, день-деньской колотится, тратит силы, а прибытку никакого.

— Одно и слышишь: Лавруха руки греет на колхозном добре. Попробовали бы сами, не говорили тогда. Вот твое дело, Архипыч, спокойнее. Никто о тебе плохим словом не обмолвится. Лошади, они лошади и есть, а трудодни идут. — Глаза у Бадейкина помутнели. Он грузно оперся о стол. — Моя работа не всякому вмочь. Ни выходных, ни отпускных, и за все ответ держи. Дело свое обожаю. Иной на такое лезет с выгодой: в поле не ходить и прочее. У меня другое увлечение. Сызмальства оно. Так ли я говорю, дядя Игнат? Лавруху не скопнешь, на нем много держится.

— Верное слово сказал, — поддакнул конюх. В глазах его проскользнула хитринка. — Который год в старших ходишь. Дело не шутейное. Иной раз не верится, чтобы за труды чего не перепало…

— Как же понимать, дядя Игнат? — Глаза Бадейкина жестко уставились на старика. — На что намекаешь?

— К слову пришлось. Без всякой мысли… — Ребров взялся за картуз. — Пора, Лавруша.

— Нет, дядя Игнат, давай начистоту. Если есть что, выкладывай. Бабы всякое набрешут. Языку не подставишь ногу.

Ребров усмехнулся, подхватил его под руку и потащил к двери.

Затягивая чересседельник, конюх заметил: по спине Буланого протянулись взбухшие рубцы. Он потрогал пальцами. Мерин, прижав уши, затоптался, захлестал хвостом.

— А это что? — уставился старик на Бадейкина. — Кто тебя учил так с животиной обращаться, йодом мазанный? Рад, что она бессловесная? Хоть и начальство, а на сто шагов не подходи к конюшне. Конец!

Верхняя губа у Бадейкина вздрогнула. Но, стараясь все это перевести в шутку, он заулыбался.

— Ишь, оскаляется! — еще больше вскипел Ребров.

— Плакать, что ли! — Бадейкин приподнял голову. Но, очевидно что-то вспомнив, примирительно добавил: — Да я его раза три только и стеганул. Ведь он, дурной, хотел за голову укусить.

— И укусит, коли мякину там чует…

Свесив с повозки ноги, Ребров тронул вожжами лошадь. Колеса загромыхали по каменной мостовой. Бадейкин, вскочив на край телеги, сел спиной к старику.

До деревни они ехали молча.

Ветка рябины хлестала по стеклу. Варвара с трудом оторвала голову от подушки. После поездки в город болели руки, ломило поясницу.

«Не зря помучилась!» — подумала она, перевертываясь на другой бок.

В избе было темно, как в погребе, прихлопнутом творилом. Сильные порывы ветра ударяли о стенку. Изба вздрагивала, по-старушечьи кряхтела.

Сна как не бывало. Варвара поднялась с постели, закрутила тугим узлом косу и, набросив на плечи ситцевый халат, присела на скамью около окна. По небу бежали мутные тучи, то и дело оголяя звезды.

«Грозу сейчас! Трава пошла бы…»

Сумрачный свет вырвал из ночной черноты силуэт рябины. Она словно кому-то кланялась. Вместе с ней припадал к земле и скворечник, прикрепленный к самой макушке.

Варвара отошла от окна. На душе стало тревожно. Она снова прилегла на постель, заложив за голову руки.

Рябина все ниже пригибалась, готовая в любую минуту треснуть. Ударится о землю, разобьется в щепки скворечник. И вдруг приятно защемило сердце…

Скворечник повесил Кондрат. Неожиданно перед вечером он заглянул в сад.

— Все работаешь? — весело прозвучал его голос. — Когда же отдыхать будешь?

Варвара оперлась на лопату, по-девичьи звонко засмеялась.

Кондрат деловито осматривал яблони. Внимание привлекли желтые пятна на стволе. Их было так много, словно кто небрежно брызнул охрой.

Кондрат достал из кармана складной нож, соскреб несколько пятен на дощечку, поджег спичкой. Желтоватый порошок вспыхнул, как порох, затрещал.

— Шелкопряд, — сокрушенно покачал он головой. — Налет надо счистить и сжечь. Не то всю зелень сожрет. Скворечник повесь.

— Не мастер делать.

— Не беда, помогу.

На другой день он принес два скворечника. Один повесил в саду, другой — перед окном на рябине.

— Будильник хороший тебе! — пошутил Кондрат.

— А скворцы-то прилетят? Поздно уже, — засомневалась Варвара.

— Время еще есть. Поселятся.

Почему-то припомнилось Варваре, как она сажала рябинку в войну, когда все мужчины ушли на фронт. Гибкое деревце всегда напоминало о ее одинокой вдовьей жизни…

Изба охала все реже и реже. Ветер притомлялся. Стало тихо, только в таз из рукомойника звучно падала вода. Варваре чудилось, будто она сидит с Кондратом у переката и слушает, как течение позванивает галькой.

Проснулась Варвара от сильного стука. Испуганно вскочила с постели, подошла к окну. На улице по-прежнему было темно. Слышалось, как в застрехах шарит ветер. Внизу, за огородом, шумно плескалась растревоженная река.

Стук повторился. Варвара вышла в сенцы, молча отодвинула засов. Дверь распахнулась. В сумраке чуть посветлевшего неба порог по-хозяйски перешагнул невысокий, узкоплечий человек. Варвара прижала к груди руки, отшатнулась.

— Не бойся, Варь, свои! — услышала она голос Лаврухи.

— Ну и напугал, сил нет, — едва переводя дыхание, прошептала она. И уже строже добавила: — Тебе что-то и ночь нипочем?

— Говорил, жди. Вот и принимай гостя…

— Шел бы домой. Палашка небось ждет!..

Бадейкин так же по-хозяйски пересек сенцы, вошел в избу.

Варвара поспешно чиркнула спичкой, зажгла лампу, с опаской поглядела на гостя. Кепка у него была сдвинута на затылок, в беспорядке слиплись волосы. Пиджак и сапоги были заляпаны грязью. Он ухмыльнулся, поставил на стол пол-литра. Достал из кармана сверток. Небрежно бросил. Бумага развернулась, на белую гладко отутюженную скатерть выпал кусок студня.