Николай Лохматов - Булатов курган

— Путаешь, Афанасий Иванович. Дела эти не Земнова, а колхозные. Он и у меня, как в горле кость. Намедни вызываю Дерябину. Почему, спрашиваю, не работаешь? Не выполняешь предписание сельсовета? А он за нее на дыбы, не может, говорит, детей некуда деть. Голову с меня снял. Разве это не подрыв авторитета?

— Убедился наконец! Ты мне сейчас напоминаешь нашего старшину. Ему, бывало, говорят…

— Подожди со своим старшиной, — оборвал его Горбылев, — я и раньше был не слепой. Но тут уж под самое подкатило! — Ребром ладони он полоснул по горлу.

— Тогда готовь доклад. Изложи обстоятельства, да поподробней и порезче. Попробуем обсудить его поведение. Особенно жми на потраву семенной кукурузы.

— Не люблю я балясы точить. Да стоит ли? Пусть прокуратура разбирается. Вообще-то я подумаю…

Ивин дружески хлопнул Горбылева по плечу.

— Вот и хорошо. Как только следствие закончится, мы и соберемся. Коммунисты нас поддержат! — Взглянув Горбылеву в глаза, он спросил: — Скажи по совести, Егор, что у тебя с Ниловной?

Горбылев недоумевающе посмотрел на парторга.

— Ты что имеешь в виду?

Ивин молчал. К магазину на Вороном, в двуколке подкатил Кондрат.

— И здесь разыскал! — Егор Потапович поморщился, пошел к двери.

Они ехали шагом. Двуколка тряслась на неровной, еще не прикатанной дороге. Горбылев сидел по правую сторону, перебирал в руках вожжи. Лицо его было озабоченно. На лоб сползла серая поношенная кепка. Когда деревня осталась позади, он, повернув к соседу голову, спросил:

— Скажи, Кондрат Романович, что тебе не сидится? То поднимаешь шум с севооборотами, то не вовремя лезешь с авансированием, то бучу затеял с поймами? Я, мол, один голова, а председатель так, пень трухлявый. Получается не руководство, а ерунда на постном масле. С кукурузными семенами кашу заварил!..

— А ты хотел спокойно пожить? — усмехнулся Кондрат. — Время не то!

Горбылев дотронулся пальцами до усов.

— Что и говорить: человек ты передовой, тебе бы вожжи в руки.

— Думать твоя воля. Только учти, топтаться на месте никто не позволит.

Стороной бежали озими. Согретые щедрыми лучами весеннего солнца, они нежились, набирались сил. Кондрат надвинул на глаза козырек картуза, смотрел вдаль, где молодая зелень сливалась с синим небом. Над полем поднимался легкий парок, и от этого оно казалось сизым.

Кондрат покосился на председателя. Лицо Горбылева озарилось блаженной улыбкой, как у детей, когда они чем-либо особенно довольны. Будто не было между ними тяжелого разговора, угрюмого молчания. Кондрат крестьянским чутьем понял, что так радовало Егора Потаповича. Это обилие света, тепла, аромат оживающей зелени…

— Хорошо! — только и мог произнести Кондрат.

— Да, перезимовали недурно, — отозвался Горбылев. — Нынче хлебушек будет.

Миновали озими. За оврагом потянулись пашни. На солнце они лоснились, отливали желтизной, будто смазанные маслом.

— Сплошь глина, — заметил Горбылев, удрученно покачивая головой. — Вот и жди урожая!

— Зато трактор зимой пожалел, — упрекнул его Кондрат. — Без дела стоял. Сколько бы за зиму перевозили торфа!

Горбылев нахмурился, дернул вожжами. Вороной вздыбил голову, помчался крупной рысью. Ошметки грязи, комья земли, взлетавшие из-под копыт, ударялись о фанерный передок двуколки.

Оба молчали. Кондрат считал, что сейчас вести разговор о хозяйстве с председателем бесполезно. У него сложилось свое мнение, свои расчеты. Пусть хуже, менее выгодные, но он никогда не согласится с ним. Кондрат также знал, что взгляды Горбылева менялись в зависимости от мнений райкома, вернее Строева. Стоит тому что-нибудь предложить, какой-либо пустяк, Егор Потапович тут разобьется, но сделает. Кондрат не раз удивлялся: как это председатель не поднял шум из-за кормов? Очевидно, жизнь подсказала, что иначе поступить было нельзя. А вот когда зашел разговор о новом севообороте, об улучшении пойменных земель, заупрямился. Сколько ему ни доказывали, все равно ничего не получилось. А что было шуму из-за свеклы? Ясно же, она должна принести немало пользы ферме.

Кончились пашни. Навстречу шагнули мохнатые ели. Они то подступали к дороге, то разбегались, будто девушки играли в пятнашки.

Как ни старался Кондрат отвлечься от своих дум, но это не удавалось. «Легко таким жить, — размышлял он о Горбылеве. — Кто-то за него думает, решает. Выполняют приказы другие люди. А он только посредник. А попробуй скажи ему правду — обидится, за оскорбление сочтет. Неужели Строев не видит, что дает указания во вред колхозу?»

Кондрат хорошо знал Строева. Вторым секретарем райкома он уже работал лет пять. Пришел сюда из совхоза. Хозяйство преуспевало — выполняло и даже перевыполняло план. И все это относили в заслугу не коллективу, а директору. А Михаил Михайлович на каждом совещании говорил, что совхоз мог достигнуть большего, если бы не подставляли ножку отдельные работники. Он называл их по именам, доказывал, чем они мешали. Все считали, что Строев человек принципиальный, справедливый. Но никто не обратил внимания, что критиковал-то он людей незначительных, от которых был независим. Но как бы ни было, а на одной из партийных конференций избрали его секретарем. Многие думали, что совхоз зачахнет. Но дело там пошло куда лучше. Это тоже отнесли к заслугам старого директора: подготовил, мол, хорошие кадры.

Михаил Михайлович работал много, старательно, доказывал преданность делу. Ездил по деревням, готовил вопросы к бюро, составлял проекты решений. Бывший первый секретарь райкома Щептев похваливал его, ставил в пример. Строев поверил в свою незаменимость, и когда Щептева отозвали, а на его место обком рекомендовал избрать своего заведующего отделом сельского хозяйства Павла Степановича Алешина, он не на шутку обиделся. Но дело не совсем было еще проиграно. Не сегодня, так завтра должен был уйти на пенсию председатель райисполкома Черешни. На его место, кроме себя, других претендентов Михаил Михайлович не находил. Правда, это не первый секретарь райкома, но все же на ступеньку выше. Как ни говори, хозяин района!

Из-за остроконечных елок выглянуло огромное облако. Оно заслонило солнце, и сразу все поблекло вокруг. От просеки пахнуло холодком. Закачались сквозистые метелки молодых березок, затрепетала хвоя можжевельника. Кондрат поежился, застегнул телогрейку.

— Зябко, — потер ладони Горбылев. — Теплу бы давно пора.

— Не везет с погодой, — отозвался Кондрат.

— Слышал я, вроде солнце остывает.

— Не в солнце дело. Испытывают атомные и водородные бомбы, вот и намутили в небесной канцелярии.

Дорога раздвоилась: одна пошла кромкой леса, огибала пойму. Горбылев направил Вороного по другой дороге, что пересекала поле. Когда двуколка поднялась на холм, Горбылев толкнул Кондрата.