Николай Лохматов - Булатов курган

— Убью!.. — зарычал Тихон.

Леник толкнул в бок Сашка.

— Ш-ш-ш, услышит, — остановил тот брата. — Запорет.

Снова воцарилась тишина, и гул мотора начал заполнять избу.

— Бросать зря слова не след, они что сор из избы выносятся. Сделал дело и молчок. Семену Семенычу Пояркову шепни. Он такой, с матери родной шкуру сдерет. А Кондрашка-то и ему насолил.

Тихон беспокойно заерзал на сундуке.

— Ульяну не трогай. У нее дети. Грешно.

— Убью! — не переставал грозить тот.

— Кондрашка — стреляный волк, с ним сладить трудно. Хотя Семен Семеныч и опытный, но осторожность не лишня. Да поможет вам бог. Подойди ко мне, Тихон. — Денис Прохорович поднялся из-за стола.

Тихон сполз с сундука, рухнул перед отцом на колени.

— Клянусь, — чужим голосом прошептал он. — Боже, помоги мне.

Леник и Сашок отползли к стенке. От волнения стучали зубы.

— Бог что, убийца? — шепотом спросил Леник.

— Молчи. Учительница говорила, его совсем нет. Просто выдумали.

— Чудно! Нет, а верят. Большие, оказывается, хуже маленьких, играют как будто.

Шепот отца и деда слился с шумом дождя и с проникающим в избу гулом трактора. Ребятам стало страшно и тоскливо, хотелось заплакать. Сашок подполз к трубе, заглянул через трубку на кухню. Прикрыв рот ладонью, к перегородке прижималась мать. Он потянулся, чтобы спуститься на пол, но плечи и грудь не проходили между трубкой и потолком. Сашок было подался назад, но застряла голова. Жесткие кирпичи больно царапали ему подбородок. Он протянул руки, стал помогать голове склониться набок и неосторожным движением столкнул спички. Коробок с шумом полетел на пол. Мать отскочила от переборки, испуганно метнулась к входной двери. Сашок, освободив голову, мигом очутился в углу печки, рядом с Леником.

— Что такое? — встревожился Денис Прохорович.

— Ребята… — успокоил его Тихон.

— Они здесь? Что не сказал?

— Ничего. Спят.

Старик тяжело шагнул к печке, с деланной ласковостью крикнул:

— Вы что тут делаете, озорники?

— Заснули. Под дождь-то хорошо потянуться на горячих кирпичах, — ответил за них отец.

— А вы слышали, какую сказку я рассказывал? — допытывался Денис Прохорович.

Ребята переглянулись, в один голос ответили:

— Нет. Нам расскажешь?

— Если не слыхали, расскажу, только уже в другой раз.

Хлопнула входная дверь. В избу, потирая руки, вошла Ульяна.

— Дождь льет и льет… А что свет не зажигаете?

Она взяла с загнетки спички, засветила лампу. В избе повеселело. Большие головастые тени заходили по стенам.

Щурясь от яркого света, с печки слезли Сашок и Леник. Уселись за стол.

— Проголодались? — подчеркнуто ласково спросила их Ульяна.

— Давайте заодно и нам поужинать, — предложил старик.

За столом разговор не клеился. Сашок и Леник, склонясь над тарелкой, боязливо следили за дедом. Сейчас он им казался непомерно сильным и злым.

Ульяна не спускала с ребят глаз, боялась, как бы неосторожным словом они не выдали ее свекру, что подслушала разговор.

Тихон молчал, рассеянно смотрел перед собой. Казалось, в мыслях он находился не за столом, а где-то далеко… Только Денис Прохорович был особенно оживлен, добродушно улыбался в бороду. Взгляд его порой останавливался то на сыне, то на невестке. И от этого Ульяна робела еще больше.

На кухне склонился над книгой отец. В узкую щель двери в горницу от лампы проникала тонкая полоска света. Она, точно ножом, рассекала на две равные половины сгустившийся мрак. Наде не спалось. Натянув на плечи одеяло, она прислушивалась, как вместе с убаюкивающим шумом дождя в избу проникал тонкий дребезжащий звук, словно где-то в паутине застряла муха.

«Промокнет, заболеет», — подумала Надя. Возвращаясь из школы, она встретила у проулка Виктора, в стеганке, в запыленных кирзовых сапогах. На глаза нависла серая помятая кепка. Зябко вбирая в плечи голову, он шел к кургану. На Надю не обратил внимания. И вот теперь он сидит на прицепе трактора, промокший, продрогший.

«Матери-то невдомек снести переодеться».

Надя соскочила с кровати, оделась. На кухню она вышла в сапогах, пальто…

— Что колобродишь? — спросил Кондрат. — Поздно уже.

— Дождь, слышишь, как поливает?

— Ничего, он весенний. Спи.

— Я сейчас.

В сенцах Надя нащупала отцов плащ. Укутавшись в него, она вышла на крыльцо. У ее ног заюлил Полкан, захлестал хвостом по брезенту.

Позади осталась утонувшая во мраке деревня. Впереди мерцал и манил к себе яркий глазок трактора. Надя шла прямо на него, напрямик. На развороте свет фар ударил в лицо. Машина остановилась, из кабины выскочил Петр.

— Что случилось? — испуганно крикнул он.

— Беда!

— Где? Какая?

— Человек на прицепе замерзает. А ты и не догадался! Тоже мне комсорг.

К ним подошел Виктор. При свете фар лицо его было бледным. Он с недоверием смотрел то на Надю, то на Петра.

— Это я-то замерзаю? — стараясь не выдать дрожи в теле, слабым голосом спросил он.

— А кто же? — Надя сняла плащ, подала ему. — Одевайся, отец прислал.

От волнения у парня перехватило дыхание. Он набросил плащ на мокрую стеганку.

— Теперь пусть хоть три дня льет, выдержу.

— В нем и звезды недурно считать, — пошутил Петр.

Виктор промолчал. А когда Петр ушел к трактору, он, смущаясь, спросил:

— Ты одна шла, не боялась? Хорошая ты! — Горячей ладонью он крепко сжал ее руку и потянул к себе.

Надя рванулась.

— Ни к чему это, ты же знаешь! — Давая понять, что разговор окончен, она подошла к Петру. — До утра дотянешь?

— Постараюсь. Земля твердая. Пахать еще можно.

Когда Надя вернулась домой, отец еще не спал. Он стоял у печки, в нижней рубахе, босиком, пристраивая на загнетке мокрые сапоги.

— Куда носила нелегкая в такую ночь? — нарочито строго спросил он.

— По делу. — Надя развязала мокрый, со свисающими на грудь концами платок. От быстрой ходьбы лицо ее разрумянилось, глаза блестели.

Кондрат хмуро поглядел на дочь.

— Вот взбалмошная…

— В тебя, папа! — И Надя заразительно засмеялась. Суровое лицо Кондрата тронула улыбка.

Уже светало, когда Петр и Виктор решили перекурить. Дождь прошел. С крутых боков Булатова кургана журча сбегали ручейки. Где-то в тумане высоко над головой будили от сна землю вспугнутые гулом машины жаворонки.

— Ну чего же все-таки стало с игуменом? — не терпелось узнать Петру о дальнейшей судьбе монастыря.

— Потом, — недовольно буркнул Виктор. — Как-нибудь при случае расскажу, а сейчас работать надо! — Бросив на пашню окурок, он вскочил на сиденье прицепа.

К концу смены от лугового массива Монастырской пустоши остался лишь небольшой желтовато-зеленый кружок.