Дмитрий Вишневский - Рассказы о большом мире

И только Ольга по прежнему отличалась, хотя что-то в её взгляде стало иным, она будто смотрела сквозь него, будто избегала его присутствия, но не желала обидеть.

От этой мысли становилось невыносимо больно, словно любимая вела в душе своей страшную борьбу между ним, человеком, и этим стадом...и выбор делала не в пользу Олега... А потом, когда его замутило и он вышел во двор вдохнуть свежего воздуха, то понял, что в этом стаде нет его, человека... что он здесь просто часть стада.

Олег вошёл в дом, схватил её за руку и сказал, глядя в пьяные серые глаза:

– Поехали отсюда, а?

– Ты совсем сдурел? – как-то непривычно зло, будто подговорил её кто, спросила Ольга. – Отцепись. Если тебе не нравится тут, не порти людям праздник!

Он расслабил пальцы, Ольга выдернула руку и побежала во двор, растрёпанная, прекрасная и... чужая.

Вскоре совсем стемнело. Олег больше не пил. Он бродил по посёлку, а лай собак изредка звучал аккомпанементом его шагам.

Какой ужас, думал он, что их такие нежные и искренние поцелуи произошли здесь, среди этой Гоморры, среди этого скота, мочащегося на стены дома, среди обдолбанных спайсами, спящими рядом со своей блевотой... Скотство, от которого он привык отгораживаться...

Какой кошмар, что именно Ольга растворила, уничтожила эту мембрану, что всегда защищала его. Да, он был одинок, но он себя уважал... А кем он является, не кажется, нет, а именно является сейчас, из-за своей любви?! Кем?! Он пьян, немыт, небрит, зол и раздражён... И совершенно не понимает, как убрать это паскудное чувство внезапно вспыхнувшей в душе мерзости... будто пил что-то приятное, сок виноградный, и вдруг проглотил мочу...

Нет будущего с этими людьми, а Ольга оказалась частью их мира... И нет никакой возможности отгородиться от них, если он продолжит общаться с Ольгой... Именно из-за неё он не увидел, не заметил этой страшной грани, которую перешёл... Как же это мерзко – презирать самого себя...

Он побрёл к дому, намереваясь собраться и уйти, просто уйти, но увидел огромный костёр, где распевали песни, увидел Ольгу, что пьяная покачивалась среди других и направился к нему.

– Послушайте! – прервал он пьяную песню.

На мгновение возникла тишина, слышался только треск сучьев в костре.

– Ницше сказал: “Человек есть то, что должно быть преодолено”. Суть ясна – либо стремление выковать из себя сверхчеловека, либо деградация! И нет никакого другого пути!

– Что он несёт? – спросила Ольгу поддатая Марина.

Та пьяно пожала плечами и помотала головой. Олега это только распалило.

– Человек без разума и нравственного стержня, суть червь! Желудочно-кишечный тракт с половыми органами и лапками. Но с разумом он может стать сверхчеловеком! В конце девятнадцатого века миру предрекали появление сверхлюдей, людей новой формации, сильных, титанов! И они появились! Первым был дитя модерна, могучий коммунизм... Титан без роду и племени, без нации... но со светлыми идеями и мощью всеобщего образования!

– Слушай, Олег, ты под чем? – осоловело спросил Борис, ещё вчера весельчак и балагур, а ныне отупевший укурок. – Совсем обдолбался, что ли?

И пьяно загоготал. Но видя, что его никто не поддержал, притих.

– Второй титан – национал-социализм, стал воплощением традиций, “кровью и почвой”, ужасным в своей мрачной эстетике. Они столкнулись лбами, потому что на Олимпе не было места двоим! И хотя в страшной битве победил первый, в итоге погибли оба. Теперь пришло время скотов? Вы – надежда нации, но у вас нет идеалов и бездумное потребление ведёт вас к скотству...

В его голосе было столько горячности и столько презрения, что они не смели перебивать его. Озаряемый оранжево-красным светом костра, чёрный силуэт его, рельефный, мускулистый, широкоплечий производил на них подсознательное впечатление гнева молодого бога. И они не находили в себе той силы, которая могла бы его силе возразить.

Когда Олег закончил свою пламенную речь, они поняли, что он чужой им. И потому никто его не окликнул, когда он, хмельной и страшный, в сердцах ломая кусты, направился в сторону леса.

Если бы они могли видеть его, то, заметили бы искажённое болью его лицо, и серебристые в лунном свете дорожки от искренних слёз. Они бы поняли, что идёт он, ослеплённый горем, идёт не разбирая дороги и не думая о направлении.

Они бы вскрикнули, увидев, как цепляясь за сухие ветки и с треском ломая их, он провалился в чёрную болотную жижу и поразились бы его то ли мужеству, то ли глупости, потому что он не издал ни звука, не позвал на помощь, а лишь угрюмо и зло растрясывал затхлую, холодную грязь, желая вылезти самостоятельно, так, как он привык решать все свои проблемы.

Когда он сгинул, оставив после себя лишь чёрные силуэты трав и кустарников, качаемых июньским ветром, да звёздное небо с белоснежной луной над ними, они спали кто где придётся, и потому видеть всего этого никак не могли.

Штуковина

Маленькие мальчики и девочки не знают, что со временем каждый из них станет в какой-то степени животным.

Всё это огромное царство с многообразием видов – просто отражение человеческих натур после окончания пубертатного периода, когда устаканивается уровень гормонов и гибкое мышление обретает жёсткую, гладко-скользкую лакированную форму. Как хитин.

Даже внешность приобретает особый оттенок, а больше всего поражают лица. Птичьи, звериные, рептильи, амфибьи и тэ пэ.

Не прав был Дарвин в том, что у нас общие предки с обезьянами.

Общие предки у нас даже с амёбами и крысами, достаточно внимательно присмотреться к многообразию видов... людей.

Сергей Зверцев не понимал лишь одного. Почему никто до него не изобрёл такую же светящуюся неоном штуковину, что с точностью калькулятора выдавала наибольший процент животного в человеке и определяло вид.

Зверцев сидел на табуретке посреди кухни, поставив ступни на планку между ножек, потягивал светлое пузыристо-пенное пиво из зелёной бутылки и смотрел на своё творение, силясь придумать ему название.

Сама машина представляла из себя небольшую зелёную коробку с гладкой трубкой, которая, если смотреть сверху, напоминала букву “С”. На передней панели машины светилась салатовая таблица с чёрными буквами, а под ней располагалась закрытая чёрной крышкой панель управления. Под ней же скрывались датчики – две присоски на тонких проводах, что прикреплялись к вискам. Две минуты и машина определяла процент. Иногда этот процент ужасал.

Зверцев проверил аппарат на большинстве приятелей и никому из них не проболтался насчёт выводов машины. Что он только не врал насчёт этих результатов! Сам же втайне пребывал в состоянии неизменного шока.

Закачанный в базу данных определитель животных выдавал даже такие виды, о которых Зверцев впервые слышал, но после, сравнивая фотографию той или иной зверушки или птички с фотографией приятеля – цокал языком от удивления. Неудивительно и факт – людей больше всего выдавал взгляд. Но одно дело догадываться и совершенно другое – знать.