Дмитрий Вишневский - Рассказы о большом мире

И ей и тебе будет больно.

Скольких тронешь из этой тысячи, понимая это, столкнувшись впервые с тем, что натворил просто потому, что не прошёл мимо?

Скольких обожжёшь?

Одна-единственная из этой тысячи не обожжётся.

Будешь один? Или будешь иметь выбор, потому что будешь искать?

Будешь обжигать, нарабатывая опыт, сын ошибок трудных, чтобы легче было найти свою?

О, добрые люди, не знающие в массе своей любви. Расскажите мне о любви, отчаявшиеся искать свою.

КТО ЗДЕСЬ УДОБНО УСТРОИЛСЯ, ПОХЕРИВ С КОНЦАМИ СВОЮ ЛЮБОВЬ?!

ТЫ ВЫХОДИШЬ ЗАМУЖ? А ТВОЙ МАЛЬЧИК СЕЙЧАС ПЬЁТ КОФЕ В ДРУГОМ ГОРОДЕ.

Ты поёшь о любви той, кто станет твоей женой, но твоя девочка – не она.

А она сейчас смеётся вместе с двумя подругами, идя по набережной. Она говорит о том, что перевелись на свете классные мужики или просто ей дико не везёт...

Обжигать и обжигаться, имея выбор?

Или быть одиноким, пытаясь без проб рассмотреть ту, которая твоя?

Просрал любовь – похерил всё.

Но убогие скрипучие умы заняты другим.

Копи деньги, будущая разлагающаяся масса, оплаканная и заколоченная.

Гордись регалиями, будущий пепел, развеянный над океаном.

Привет. Твоя девочка сейчас пьёт кофе. Вы пока незнакомы, но ты не переживай, наверное вы скоро встретитесь. Если ты до тех пор не согласишься на синицу в руке. А может после.

И да, вот ещё что.

Иногда так бывает, что твоя девочка, что сейчас пьёт кофе – задерживается сегодня на работе и потому пройдёт там, где сейчас идёшь ты – чуть позже.

Так бывает, что девочка эта удаляет свою анкету ровно перед тем, как ты регистрируешься на этом сайте, удаляет потому, что решила, что ей там нечего больше делать.

Так бывает, что девочка эта – уже живёт с другим.

И возможно ты никогда не встретишь её.

Швырни зеледеневшую нежность в стену и она разлетится на тысячи снежных вьюг.

И пускай олени везут через них упряжку с Сантой и подарками.

Хоть какая-то польза.

14.09.17

Искатель

1.

Серое небо моросило. Стылый ветер носился меж дубов и берёз, кружа листву причудливыми ураганчиками, обнажая изрядно пожухлую траву.

Старый кореец не солгал: карта-маяк действительно замерцала мягким оранжевым светом, когда я нашёл Место. Но отчего-то я полагал, что дальнейшее ориентирование – пара пустяков. Что такое потоптаться на площади в квадратный километр, когда за два года ты исходил их сотни тысяч? Но вот, пожалуйста, я честно протопал все эти усыпанные листьями поля и перелески, исходил их туда-сюда, и что же? Никакого результата. А ведь прошло не менее пяти часов...

И чем больше я бродил среди деревьев, держа перед собой мерцающую карту, словно какой-нибудь лозоход рамку, тем сильнее нарастала паника и колотилось сердце. Поле, перелесок. Перелесок, поле. Параллельными рядами, от края до края.

Как только я выходил из Места, карта мгновенно гасла. Когда это случилось впервые, я едва не помер со страху. Подумал, что всё, хана, приехали. Сломалась. Хотя это слово с большой натяжкой можно применить к куску пергамента в целлофановом файле, который непонятно каким образом в нужном месте вёл себя, как задница светлячка. Но карта работала исправно. Вспыхивала оранжевым и принималась мерцать сразу после того, как я пересекал периметр обратно.

Карта должна была погаснуть в нужном месте, в конкретной точке, но несмотря на то, что я облазил всё, она гасла только при выходе из периметра. А границы периметра я знал едва ли не наизусть. Я уже ничего не понимал, так сильно била в висках мысль о том, что всё оказалось обманом. Неужели я напрасно истратил годы на поиски “excutiat conpedibus”? Впрочем, эта мысль посещала меня последнее время так часто, что я относился к ней, как к раздражающему соседу по коммуналке – игнорировал, как мог.

Слой листьев под ногами порой был таким толстым, что создавалось впечатление, будто я шёл не по земле, а по мелководью реки, а листья, разлетавшиеся в разные стороны, были брызгами.

Я устал и теперь был уже не так методичен. Хаотично бродил туда-сюда, глядя на то, как ветер срывает с деревьев листья, кружит или уносит к полю.

Но вот нога вместо того, чтобы привычно твёрдо ступить, провалилась в пустоту и с высоты нескольких метров я рухнул в яму на большую кучу листьев, обвалив на себя какой-то хворост и водопад землистой листвы.

Несмотря на амортизацию, приземлился я довольно болезненно, но к счастью ничего не сломал. Перевернувшись на спину, взглянул вверх. Круглый кусочек серого неба. Пустая глазница слепого. Несколько секунд с краёв, кружась, осыпались листья.

Карта! В панике я вскочил и принялся разыскивать её, молясь, чтобы она была целой и невредимой. Вытащив файл из присыпанной землёй листвы, я убедился, что с картой ничего не случилось. Кроме одного. Она не светилась. Я был в Точке!

Убрав карту в рюкзак, я наконец отряхнулся и осмотрелся. Высота ямы была не меньше шести метров, диаметр – метра четыре. Уму непостижимо, как я умудрился не провалиться сюда раньше. Земляные стены были отвесны и выбраться не представлялось ни малейшей возможности.

Безусловно, эта яма могла стать моей могилой. Но, если верить полуистлевшим бумагам, датированным пятым веком, в Точке должен был быть проход, в моём уставшем от эмоциональных перепадов сознании отчего-то имевший вид двери.

В полумраке я принялся водить руками по стенам ямы, ощупывая замёрзшими пальцами холодную, влажную землю. Безрезультатно. Затем я разгрёб листву под ногами, но и там не нашёл ничего, даже отдалённо напоминающего дверь или люк.

Темнело. Серый круг над головой мерк, и яма заполнялась мраком. В начавшихся сумерках я включил фонарик и продолжил поиски.

Не знаю, сколько прошло времени. Может час, может три. Одно было ясно – никакой двери в яме не было. Всё чаще стала мерзко, по-комариному, звенеть мысль о том, что это просто охотничья яма и всё моё везение заключалось лишь в отсутствии острых кольев и капканов в ней.

Я выключил фонарь. Сунув под голову рюкзак, я лежал на мягкой листве и смотрел на беззвёздное небо надо мной, чуть более светлое, чем стены моей тюрьмы. Неужели почти семилетние поиски закончатся так? Боже, как глупо... Как же всё глупо.

2.

Началось всё с невинного увлечения старыми книгами, которое довольно скоро переросло в страстное библиофильство. Уже будучи студентом я гордился своей маленькой библиотекой, основу которой составляли, конечно, очень недорогие экземпляры – преимущественно конца XIX века. Впрочем, чтение само по себе доставляло мне невероятное удовольствие.

Спустя почти десять лет, сидя на корточках перед шкафом с потёртыми книгами в букинистическом магазине и повторяя надоедливой продавщице на её “Мужчина, поторопитесь, мы скоро закрываемся” – “Да-да, я уже почти закончил”, я зачитался странным рассказом. Книгу я, разумеется, купил. В Интернете сведений об авторе было мало. Некий австрийский физик, написавший на старости лет всего два фантастических рассказа.