Крис Краус - I love Dick

Меня позабавило, что Р. Б. Китай был зациклен на создании экзегезы к своему искусству – каждую свою картину он сопровождал текстом. «Экзегеза»: попытка безумцев доказать, что они не безумны. Я использовала слово «экзегеза», пытаясь объясниться с тобой. Дик, я уже говорила тебе, что подумываю назвать все эти письма «Ковбой и Жидовка»? Короче говоря, я поняла, что мне просто необходимо попасть на его выставку.

Метрополитен-музей снабдил выставку огромным количеством экспликаций, что только сильнее отдалило Р. Б. Китая от его зрителей и других художников. Кураторское воодушевление перемешалось с тревогой: как сделать эти «сложные» работы доступными? Решение: выставить художника очаровательным фриком.

В начале экспозиции посетителя встречает кураторский текст (первый из многих), рассказывающий о странном творческом пути Р. Б. Китая. Рядом с трогательным портретом тушью еще-не-почившего художника вывесили текст, в котором перечислены основные вехи его биографии. Р. Б. Китай вырос в городе Трой в штате Нью-Йорк, сбежал из дома в шестнадцать лет, чтобы попасть на торговое судно. Он служил в армии, затем учился в художественной школе Оксфордского университета за счет пособия «Джи-Ай Билл». Закончив учебу, он переехал в Лондон, писал картины, выставлялся. После внезапной смерти его первой жены в 1969 году Китай ничего не создавал несколько лет. Этот эпизод из его биографии подается с благоговейным изумлением. (Почему любой жизненный путь, не укладывающийся в корпоративный стандарт – бакалавриат на Восточном побережье сразу после школы, затем магистратура по изящным искусствам в Калифорнии, затем последовательное и бодрое арт-производство, – видится как нечто исключительное?)

Кураторский текст во втором зале продолжает преувеличивать чудаковатость Р. Б. Китая. Он «зачитывается художественной и философской литературой», он «книжный червь». Факты его биографии описаны так скудно, что он превращается в диковинное, мифическое создание. В тексте говорится, что, возможно, полюбить художника и его работы не получится, но восхищаться мы им должны. Хотя его работы «сложные», они субстанциальны и наличны; их нельзя полностью сбрасывать со счетов; они стоят особняком. И вот в возрасте шестидесяти двух лет, на первой крупной ретроспективной выставке, Р. Б. Китая начинают почитать/порочить. Вся подлинность его искусства подрывается чудаковатостью. Он говорящая собака, одомашненная и превращенная в миф.

(Я принимаю это слишком близко к сердцу? Может, и так, но ведь я жидовка. И вообще, разве не доказано, что те жиды, которые не рвутся к власти и не набивают карманы, безнадежно чувствительны?)

Следующие кураторские тексты оправдывают/объясняют прозу Рона Б. Китая. После многих лет кривых интерпретаций его работ он начал писать собственные тексты. Кураторы советуют потратить немного денег, чтобы заполучить тексты Р. Б. Китая (купите каталог, возьмите в прокат аудиокассету), но на самом деле это не обязательно. Потому что в центре второго зала на двух длинных библиотечных столах разложено множество каталогов, обстановку дополняют лампы для чтения с приглушенным светом и стулья. Что за идиллия – крошечный архитектурный срез Нью-Йоркской публичной библиотеки или знаменитого отеля «Американ» в Амстердаме. (И ты тоже можешь стать жидом!) Обстановка настолько старомодна, что каталоги не прикреплены цепочками к столам, и я думала стащить один из них, но так и не решилась. Потому что, хотя среди друзей Р. Б. Китая числились некоторые великие поэты мирового уровня, его тексты мне не то чтобы нравились. Они были обращены к кому-то не совсем реальному, к «растерянному, но симпатизирующему зрителю». Картины могут или нравиться, или не нравиться. Проза Р. Б. Китая стремится угодить и поэтому разочаровывает.

Но картины Р. Б. Китая ничуть не стремятся угодить и не разочаровывают.

Первая из моих любимых картин, написанная в 1964 году, называется «Милый старичок и хорошенькая девушка (с хаски)» [21] The Nice Old Man and The Pretty Girl (With Huskies). . Как здорово иметь такую! Она так точно передает жизнь тех, кто были значимыми фигурами в мире искусства в 1964-м! Эта картина очарована неистовой энергией и блеском той эпохи и в то же время ее высмеивает.

Цвета картины – горчично-желтый, киноварь и цвет лесной зелени. Милый Старичок повернут к нам вполоборота, он развалился на кресле в стиле Ле Корбюзье. Вместо головы у Милого Старичка кусок ветчины, что делает его похожим на Санта-Клауса. Поверх нее надет противогаз. Кресло смотрится абсолютно уместным, а-ля Roche Bobois , но выдающимся или красивым его не назовешь. Наверное, его выбрал равнодушный декоратор. Тело Милого Старичка простирается практически вдоль всей картины, оканчиваясь одним из тех скандинавских ботинок с меховой оторочкой, которые, бывает, входят в моду, но чаще из нее выходят. И этот ботинок направлен прямо на колено («Колено Клер» Эрика Ромера?) абсолютно безголовой Хорошенькой Девушки. На ней пальто фирменного красного цвета Шанель, практически идентичного поношенному костюму Санты на Милом Старичке, только скроено получше – сверху обтягивает, книзу расширяется. На ней платье горчично-оранжевого цвета.

И еще там есть эти хаски , сбежавшие с работы Дэвида Салле, перенесенные в прошлое; они тяжело дышат, скалят зубы, рвутся – хотя и заперты внутри белых квадратов – к сугробу, выросшему в нижнем правом углу картины. Между Старичком и Девушкой – красный квадрат, на котором лежат их вещи: минерал для него, шарф «Гуччи» для нее. Парочка модников. И что может быть более модным, чем их ехидный портрет, созданный Р. Б. Китаем? Только вот это ехидство, похоже, заходит слишком далеко, за рамки искристого скептицизма той эпохи, ближе к моральной иронии, которая его разоблачает.

И отсылая к тому первому всплеску адреналина в современном искусстве, определявшему арт-мир в 1964 году, круговорот смыслов картины идеально, уместно завершают личности ее владельцев. «Милый старичок» был предоставлен для выставки Сьюзан и Аланом Патрикоф, видными участниками арт-тусовки и высшего света Нью-Йорка/Ист-Хэмптона середины шестидесятых. Алан Патрикоф, венчурный инвестор, коллекционер и бывший владелец журнала «Нью-Йорк» – большой поклонник Р. Б. Китая. Как вспоминает писатель Эрье Эйден, он и Сьюзан Патрикоф устраивали самые яркие вечеринки в Ист-Хэмптоне, на которых писатели, деятели мира искусства и его отщепенцы оказывались рядом с героями светской хроники.

И каким, должно быть, смелым выбором была эта картина: в ней читается и презрение к этой среде, и шутливая возбужденность ею. Они словно говорили, что в состоянии с иронией взглянуть на свои ценности, на свою славу, на свою среду; влиятельные и достаточно уверенные в себе, чтобы гладить по головке того, кто хочет оттяпать тебе руку. Невозмутимое остроумие, в основе которого цинизм. И разве не цинизм зарабатывает деньги, в то время как энтузиазм их проматывает? Покупка такого цинизма подтверждает, что Патрикоф был не потребителем, но способным на глубокую саморефлексию творцом этой среды. «Милый старичок» очерчивает границы веселья и остроумности поп-арта – направления, в котором, по мнению некоторых, мир искусства максимально приблизился к Изощренной Утопии. В конце концов, это картина победителей, и она напоминает нам о том, что в каждой игре есть выигравшие и проигравшие.