Крис Краус - I love Dick

28. Оказалось, что твои « планы » на вечер пятницы, седьмого апреля, совпали с моими планами. И вот тут дело стало принимать странный оборот. Нашими « планами » было открытие выставки Чарльза Гейнса, Джеффри Вэлленса и Элеанор Антин в Музее Санта-Моники. Работу Антин, инсталляцию «Переулок Минетта: история призрака», только что перевезли сюда из галереи Рональда Фельдмана в Сохо. Как раз о ней я писала тебе в прошлом январе в тексте «Все письма – это письма о любви». Тот самый текст, который я отправила тебе экспресс-почтой в феврале до того, как объявиться у тебя на пороге в Долине Антилоп. Тот самый текст, который мог бы сделать тебя менее жестоким, прочти ты его до моего приезда.

Мне стало нехорошо, когда я увидела твой желтый «Ти-берд» на парковке Мейн-стрит. Я прижалась к Дэниелу Марлосу, моему другу и кавалеру на тот вечер, пока мы переходили дорогу к музею. «Он здесь, – сказала я. – Он здесь». И конечно же, пересекая зал, чтобы купить себе выпить, я увидела тебя, разговаривающего с группой людей. Ты тоже меня увидел – вскинул обе руки, словно укрываясь от опасности. Затем ты демонстративно не замечал меня, кружа по залу.

Галерею качало из стороны в сторону, как потерявший управление корабль. Я чувствовала себя Фредериком Моро, который без приглашения и с опозданием явился в салон мсье Дамбреза в «Воспитании чувств» Флобера – параноидальная охота за сокровищем, повсюду намеки в укачивающей комнате. Куда бы я ни посмотрела, всюду был ты: глаза не смотрят, но видят. Я не могла пошевелиться.

Наконец я решилась заговорить с тобой. В конце концов, мы не были врагами. У нас было назначено свидание на субботу. Я подождала, пока твоя компания разошлась и ты остался стоять вдвоем с каким-то парнем, студентом. «Дик, – сказала я. – Привет!» Ты изобразил улыбку и кивнул, выжидая. Ты не представил меня своему другу, своему созданию. Ты ждал, что я заведу разговор, и я промямлила что-то про выставку. Когда это ни к чему не привело, я резко замолчала. «Что ж, – сказала я. – До встречи». – «Да, – сказал ты. – До скорой встречи».

В тот вечер кто-то врезался в твой «Ти-берд», а мою арендованную машину отбуксировали. Совпадение Номер Два. Разве шизофрения – это не оргия совпадений? Ты напился после открытия и ночевал в мотеле.

29. Эрик Джонсон сел на автобус «Рэйлвэйс» из Веллингтона до Нгаруаваии. Было где-то начало восьмидесятых. Феликс озаглавил этот период «Зимними годами». Эрику тридцать четыре года. У него нет счета в банке, в кармане пятьдесят долларов. Вконец отчаявшись, Вита-Флёр и Сирил приняли решение больше не давать ему денег. «Я ищу работающую работу», – сообщает Эрик всем, кого встречает. Голос грохочет в полой груди, в угловатом теле, он похож на призрака отца Гамлета, который бродит по болотам во время бури короля Лира.

Кэтрин Мэнсфилд так жаждала кусочек жизни, что сделала из него целый жанр. Маленькие страны одалживают себя историям: глухомань, где застрявшим людям только и остается, что следить за жизнями друг друга. На Эрике списанный армейский рюкзак, дождевик и шерстяной свитер, связанный Витой-Флёр. Остальное его имущество – это спальный мешок, подштанники, нож и фляга. После примерно тринадцати лет бродяжничества Эрик что-то да знает о выживании. Автобус тормозит на Мэйн-стрит в центре Нгаруаваии.

«Иерусалим! Святая Земля!» – так он когда-то описывал это место Констанс. Нгаруаваия с ее широкой рекой и покатыми холмами была местом действия легенд маори о предках, столь же эпичных, как и греческие боги. Пятнадцать лет назад здесь был рок-фестиваль, после него образовалась коммуна. Но сейчас, в четыре часа дня, когда грозовые тучи перекатываются по этому поздневесеннему небу, Эрик проклинает размах этого места. Он все идет и идет, мимо магазинов подержанной бытовой техники, мимо занюханных бургерных. Эрик вернулся из путешествия «за моря». Он смог добраться только до Сиднея, затея провалилась. Почему-то он так никогда и не придумал, чем ему заняться по жизни. Социальная работа? Курсы по лепке? Ему так и не встретились нужные люди. На каждое утверждение находилась сотня обоснованных отрицаний. Его единственным гетеросексуальным опытом оставался тот раз, когда он вроде-как-изнасиловал Констанс в подсобке лесного домика Берта Эндрю через два года после выпуска из школы. И все-таки он не был квиром. Он понял это во время семейной терапии. Голоса разговаривали; они никогда не говорили ему, что делать. Эрик проходит десять кварталов по Мэйн-стрит до края города, поднимает большой палец, чтобы поймать попутку до Винсента, продолжает шагать. Хотя бы дождя нет.

За неделю до этого в Веллингтоне к Эрику ни с того ни с сего наведалась Констанс Грин, которую он не видел восемь лет. Во время одной из ее сумбурных поездок из нью-йоркского Ист-Виллиджа она отыскала его, дозвонившись до Сирила Джонсона, теперь архиепископа епархии в Окленде. Недалекая, взбалмошная Констанс, оставшаяся тем же нагромождением мнений и модных шмоток, спросила Эрика, может ли она снять о нем видео. «О чем?» – спросил он настороженно. «Ой, ну ты знаешь, о тебе», – ответила она. Он отказал ей, задействуя свой звучный голос, скрывающийся за неуклюжими повадками: «С чего это я должен позволить тебе смеяться надо мной?» Это ее осекло. Возможно, дистанция между ними не была такой уж интересной.

30. В субботу, восьмого апреля, мы провели чудесный день вместе. Ты приехал в мотель около полудня, и меня слегка потряхивало. Тем утром вместо того, чтобы пойти в тренажерный зал, я осталась дома и писала о Дженнифер Харбери. Она стала новостью месяца после того, как практически единолично свергла военный режим в Гватемале. Дженнифер, американская левая юристка, на протяжении трех лет добивалась того, чтобы гватемальская армия эксгумировала тело ее мужа – пропавшего индейского лидера повстанцев. История Дженнифер очень вдохновляла… и я обрадовалась, что наткнулась на нее, хотя единственной причиной, почему я хотела о ней написать, было желание отвлечься от тебя. Я перескакивала с Дженнифер на Эфраима и обратно, с себя на «Дерека Рафферти». Ты был в таком ужасе, когда увидел свое имя в двух последних рассказах, и я подумала, что если бы могла написать о любви, которая способна изменить мир, то мне бы не пришлось писать о тебе лично.

Трахни ее разок, и она напишет об этом книгу , мог бы сказать ты или любой другой.

Я становилась тобой. Когда я вытолкнула тебя из своих мыслей, ты вернулся во снах. И вот теперь мне нужно было доказать истинность моей любви к тебе, сдерживаясь, учитывая твои желания. Я должна была действовать отзывчиво, ответственно… Я изрыгала слова и конструкции, которые вычитала в твоей книге «Министерство страха».