Лев Давыдычев - Случайный спутник (Повести и рассказы)

Потом она с блаженством пила чай. Ее забавляло все: и то, что он плещется, и то, что она обжигается, и то, что можно заказать столько стаканов, сколько хочешь. А главное — она одна, впервые в жизни сама себе хозяйка. Натали даже хихикнула несколько раз.

А парень был грустный и улыбался лишь тогда, когда встречался с ней взглядом. И улыбка была тоже невеселой.

— Приятно на вас посмотреть, — сказал он, — радостная вы до предела.

Они снова встали у окна.

— Звать вас как? — спросил парень. — Меня Виктор.

— А меня… — она помолчала, раздумывая — соврать или не соврать, и ответила с отчаянием: — А меня назвали Натали. Вот!

— А что? Натали. Красивое имя.

— Красивое, — насмешливо согласилась она, — представляете: Натали Петровна!

— Ну и что? Вот если у меня родится дочь, я обязательно назову ее Настей. А если сын — Степа. Но и Натали — совсем неплохо. И очень переживаете?

— Иногда — ужасно!

— Зря. Кстати, вам идет это имя.

Встречный состав прогромыхал, казалось, по крыше вагона. Натали долго ждала, пока он затихнет…

Виктор молчал.

Она спросила, подавив робость:

— Почему вы невеселый?

— Нет, я в принципе веселый, — грустно отозвался он. — Был веселый.

А ей захотелось провести ладошкой по его льняным кудрям. Она устыдилась этого желания и отвернулась. И сколько ни пыталась смотреть в окно, придумывать фразы под стук колес, а — думалось о Викторе. Ей верилось, что она может помочь ему чем-то, только не знала, чем.

И сказала опять с отчаянием:

— Вы странный.

— Обыкновенный я, — сказал Виктор, — самый что ни на есть обыкновенный. А мечтал, представьте себе, быть незаурядным. Личностью мечтал стать. А превратился… — он махнул рукой.

— Почему вы о себе говорите в прошедшем времени?

— Нет, вы все-таки цып-цып-цып. — Виктор рассмеялся и провел ладонью по ее голове, и Натали закрыла глаза. — Подрастете, поймете кое-что, можно будет с вами о жизни философствовать.

Когда она пришла в себя от его прикосновения, Виктора рядом не было. Натали всполошилась. Она жалела его, и жалость оказалась неожиданно острой. «Я должна помочь ему, — торопливо думала Натали, — я могу ему помочь, только не знаю — как!»

И все вместе — и то, что она впервые ехала одна, и стук колес, и воспоминание о том, как его ладонь прикоснулась к ее волосам, и то, что в сердце была жалость, и желание сейчас же увидеть его — все это было радостно и тревожно. Все было впервые.

И когда Виктор подошел, Натали призналась:

— А я ждала вас.

Глаза его стали еще грустнее, он сказал:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ждали.

Она недоуменно пожала плечами, и Виктор проговорил:

— Это вы странная, а не я.

— Я не странная, — сказала Натали, — я просто нелепая. Да, да. У меня как-то глупо получается. То есть не глупо, конечно, а… Когда папа ушел на фронт…

И Натали впервые в жизни рассказала о себе. Рассказывая, она не смотрела на Виктора, даже вроде бы и забыла о нем, хотя каждым своим словом обращалась к нему.

— Мне жаль маму, — устало заканчивала она, — и себя тоже. У всех есть дом, а мне противно приходить туда. И я часто слоняюсь по улицам, чтобы прийти домой позднее, быстренько что-нибудь съесть на кухне и — в свою комнату. Но и там плохо. Только когда с головой накроюсь одеялом, тогда я одна. А утром я убегаю.

— Давай на «ты», — предложил Виктор, — и пойдем в тамбур.

А была уже ночь.

— Да, никакая ты не цып-цып-цып, — сказал Виктор. — Поступай в институт, лучше, конечно, в Москве, и будешь жить нормально.

— А мама?

— А ей еще хуже, когда ты рядом. Со мной примерно то же самое было. Только у меня мачеха. И отцу было стыдно передо мной, она помыкала им.

— Ты ушел от них?

— Отец умер. А мачеха просто попросила меня удалиться. Я тогда техникум заканчивал. Дали место в общежитии.

Поезд летел под звездами. Небо слилось с землей.

— А как ты дальше жил?

— Да вот так… История у меня получилась. Надо мне жениться, то есть вынужден я жениться.

— Вынужден?

— Даже и не знаю, как это получилось. В общем, она ждет ребенка. А я ее не люблю.

— А я думала, что это бывает только из-за любви.

— И я так думал, а получилось… Ну, понимаешь… я один. Ни отца, ни матери. Никаких даже родичей. А она по-доброму ко мне подошла, по-хорошему. Рубашки мне однажды выстирала, а я чуть не в слезы… ну и…

— А она-то тебя любит?

— Да ведь смотря что понимать под словом «любовь». Она считает, что любит.

— Ты много куришь.

— Да вот разоткровенничался… не знаю, зачем.

— А я? Я ведь тоже тебе все рассказала. Мне тут подумалось, когда ты уходил, что могу тебе чем-то помочь. Только не знаю, чем.

— Интересно. — Виктор помолчал. — Нет, ничем и никто не поможет.

Вслушиваясь в тихий голос, Натали почувствовала тяжесть своей груди, испугалась, обрадовалась… Было это с ней впервые.

И вдруг Натали пришло в голову: а ведь она может полюбить. Очень просто: влюбиться и — все! И он ее полюбит. И будет счастье.

Они слишком быстро и откровенно рассказали друг другу о себе, были еще совсем чужие, но уже что-то сблизило их, они застыдились этой близости и молчали.

Натали замерзла.

«Дурочка ты дурочка, — пронеслось в голове, — забудет он о тебе завтра же… А ты?»

— Пора спать, — сказал Виктор.

Устраивая постель, Натали больно ударилась лбом о верхнюю полку, а Виктор шепнул:

— До свадьбы заживет.

Она, не раздеваясь, забралась под одеяло и расплакалась. Сначала она думала, что плачет от боли, но оказалось — от радости. И еще ей было стыдно. И она ничего не понимала.

А тут вдруг стук колес стал тревожным.

Натали словно лишь сейчас осознала, что едет одна, едет в Москву, что дома остался отчим, а глаза у мамы тоскливые; что когда стоишь рядом с Виктором, приятно и стыдно…

И уснула.

ВМоскву поезд пришел рано утром. Теплое солнце только-только поднялось.

Москва… Сначала она подействовала не своим обликом, а самим сознанием, что это — вот это! — Москва.

Натали стояла на привокзальной площади. Стояла и смотрела. Она еще не успела оглядеться, а уже переживала чувство, которое можно назвать чувством Москвы. Самое яркое ощущение, вызываемое им, состоит в душевном очищении: душа твоя светлеет, отбросив все будничное, мелкое. Так бывает, когда ты в Москве впервые…

До вечера бродила Натали по Москве, узнавая и не узнавая ее: это была Москва живая, а не картины и фотографии. Она оказалась и скромнее, и величественнее.

Красная площадь поразила уютностью, и даже Спасская башня выглядела не очень огромной. Так всегда бывает, когда впервые видишь значительные по сути своей сооружения — в твоем сознании их значительность невольно связывалась с внушительными размерами.