Валентин Крючков - На крутом переломе

Опять встретил в библиотеке ту, глазастую блондинку. Она стройная, загорелая. Лицо гладкое, смугловатое. На ней была юбка колокольчиком и бордовая кофточка. Кофточка ей к лицу. Я посмотрел на время и понял, что надо раньше на час приходить. Она на меня тоже дольше посмотрела, а не зыркнула, как в первый раз. Мы встретились взглядами и улыбнулись. Я хотел заговорить с ней, но в это время ее окликнул парень. Он стоял на входе. Может, они дружат?

Перечитал еще раз «Старик и море» Хемингуэя. Сильная вещь. Про сильного человека и написана сильным человеком. Оказывается, писал ее недели три! Вот что значит талант. А Нобелевская премия — награда за это. Человек необыкновенной судьбы. Наверное, только он мог выйти на ринг, на профессиональный ринг и вступиться за слабого, когда более сильный нарушил правила и избивал соперника, находящегося практически в нокдауне. Надо набраться мужества. Даже трудно поверить в это. Но на другой день весь Париж говорил о том, как Хемингуэй поднялся на ринг и проучил бесчестного. Именно тогда, несколько лет назад, когда впервые прочитал про это, я и решил стать боксером, чтобы в какой-то момент своей жизни смог бы так же бесстрашно вступиться за справедливость, за слабого.

День чудесный! Солнце. И небо почти все голубое. Изредка на нем видны белые кучерявые облака. Заслушался по радио выступлением одного краеведа. Он говорит, что ни в одних раскопках нет подтверждения о том, что наш город находился под игом монголо-татарской орды. И он же объясняет, почему у нашего города герб с оленем. Оказывается, когда полчища татар шли, то в страхе перед ними оленьи стада бежали к городу и тем самым предупредили горожан о нашествии. Вообще, наряду с математикой я все больше и больше начинаю увлекаться историей. Особенно мне интересна история родного края. В нашем городе немало выдающихся личностей, которых знает вся страна.

Ездили с Вадиком к деду. Все у него очень понравилось. Да по силе и оптимизму наш дед чем-то напоминает мне старика в рассказе Хемингуэя. А как счастлив был! Аж светился весь от радости. Он мне и говорит: я женю тебя на нашей, деревенской. Кровь с молоком девка. Он при нас приглашал ее, говорит, ненароком, хотя понять нетрудно, какой тут ненарок. А девушка и в самом деле хороша. Какая-то налитая, ядреная. Кажется, дотронься до нее — захрустит, как тугой кочан капусты. У нас, улыбается дед, все девки всамделишные, сноровистые. Таких тебе детей нарожают — диву дашься. О потомстве, сынок, не надо забывать. Вот едрит-твою туды и женись на ней! Она о тебе уже все знает. «Откуда?» — спрашиваю. А я рассказал. Да фотографии ей твои казал. Он сделал большую, наверное, метр на метр, рамку и вставил в нее все мои спортивные фотографии, которые я давал ему или присылал. Пусть, говорит, знает, каков ты у меня. А девушка мне понравилась. И глаза у нее, как две сливки — темные, спелые…

У нас состоялось собрание. Все, как по сценарию. Один огласил состав президиума, другой — повестку, третий начал дебаты об успеваемости. Она, видите ли, потому неудовлетворительная, что нет посещаемости. Ну и аргументы! Типа: «темнота происходит от недостатка света». Я могу вообще не ходить и сдать все, что положено. А как заочники учатся? Ничего не скажешь: вывод о посещаемости — глубокомысленный. А повестка: «Роль комсомольцев факультета в повышении успеваемости». Мне неинтересно. И я думаю о другом. Из головы не выходят слова деда: «В селе нет учителя математики и физкультуры. Уроки по совместительству ведет бригадир комплексной бригады, имеющий высшее образование. Вот бы тебя к нам. А неплохо бы, если направили. И о жилье думать не надо. Никаноровы должны плодиться на родной земле. В родной земле их сила. А боксеры, они что, они и в селе найдутся».

Навестил маму в больнице. Мы ходим к ней с Вадиком по очереди. Иногда вместе. И надо было ей ездить за этими грибами? Но, видимо, судьба. Все-таки как ни крутись, а судьба у каждого человека своя. Неужели она предопределена кем-то свыше? Так хочется помочь маме! Но чем и как? А она одно свое говорит: смотри, береги себя. И все еще продолжает агитировать меня, чтоб оставил этот бокс. Займись, дескать, самым серьезным образом математикой. Не маши рукой, ругается она. Может, от своего будущего отказываешься. Успокоил ее тем, что сказал, что и у нас в институте, ведутся занятия по математике. Есть специальный курс. Сокращенно мы называем: спецкурс. Обрадовалась! Мать есть мать. Следи за Вадиком, наказывала. Будто я сам не знаю. Потом ниткой замерила мне плечи, грудь, талию. Сказала, что свяжет свитер. Отец не обижает? А разве он может обидеть. Он нас никогда не бил маленьких, тем более теперь, когда мы выросли. Да его и дома-то почти не бывает: реконструкцией занят. Считай, плакала его докторская. Да и в самом деле, когда ему? По-моему, если он думает всего себя лишь производству посвятить — с него хватит, за глаза, и кандидата. Если же в науку будет двигать — то докторская не помешает. Сказал матери, чтоб о нас не расстраивалась. Не маленькие. Отцу каждый наш шаг известен: обо мне полную информацию дает тренер. Они регулярно с отцом встречаются, да нет-нет и позвонят друг другу. О Вадиме ему то директор школы, то классдама рисует вполне достоверную картину. Главное, чтоб ты как можно быстрее выздоровела. Мы обнялись, поцеловались, и я пошел, чувствуя, что слезы сами набегают на глаза.

В ранге чемпиона области выступал на первенстве ЦС. Первые поединки, хотя и волновался порядком, выиграл чисто. И судьи были единогласны. Ильич чуть не плакал от радости. Даже готов был сумку мою нести. В полуфинале было очень тяжело. Костромич обладал колотушкой — не приведи бог испытать! Все время приходилось быть начеку. Ногам досталось! Кроссы, выручили кроссы. И баскетбол. И все же я подловил его правой с боку — и он упал. В это время, пока шел счет, я успокоился, передохнул малость. После команды судьи «Бокс!» добивать противника — как говорят любители — я не бросился. Ильич заранее предупреждал: напрасная трата сил, береги их для финала, что я и делал. В финале у меня был опытный, даже опытнейший соперник с птичьей фамилией: Канарейкин. Но у этого Канарейкина такой послужной список! Одним словом, заслуженный мастер спорта. Ильич перед боем и говорит, хотя он и в годах, но такой опыт, такая техника. Пытайся держать его на дистанции. Сумеешь — побегай, как в полуфинале и ты, Борис Никаноров — чемпион! У тебя, должен сказать, и фамилия боксерская. Чемпионом страны одно время был Никаноров. Борис тоже. Я ответил Ильичу: это, конечно, весьма интересное совпадение. Спасибо за аналогию. Однако фамилия моя, Виктор Ильич, русская, а не боксерская. Деда ты сам видел. Он хлеб всю жизнь сеял и выращивал, нас растил, а под старость — пасекой колхозной ведает. Как видишь, хоть я и живу в городе, но корни во мне деревенские. Он к этому добавил: и сила в тебе деревенская. Должен сработать. К тому же и математику любишь. Давай, посчитаем все наши плюсы и минусы. И мы принялись считать. И получилось, что я должен выиграть. А бокса в финале не получилось. Я пытался держать его, как и учил Ильич, на дистанции. А он — не держится, да к тому же еще и поддает. Это в тридцать пять-то лет, бросается, как угорелый, и в ближнем давит, и все по корпусу бьет. Несколько таких атак его сказались: он сбил мне дыхалку. И все же один раз я встретил его как положено — он так и застыл на месте, словно вкопанный. Надо было тут же еще двинуть, а я подумал, что судья нокдаун будет отсчитывать. Но судья не засчитал. Он оттолкнул меня, подбежал к Канарейкину, взглянул в глаза — и резко махнул рукой: «Бокс!» Я тут же стал развивать атаку, стал ждать, как и договорились с Ильичом, и еще раз зацепил Канарейкина левой по корпусу. Он опять застыл, даже глаза закрыл от боли, но на ногах устоял. А судья посмотрел на меня и снова скомандовал: «Бокс!» Может быть, в третий раз мне удалось бы завершить дело, но тут гонг. Ильич аж пыхтит от радости. Пять ноль в твою пользу, говорит. Так держать. Второй раунд я все время стал проваливаться левой, и в это время Канарейкин входил в ближний бой, делал серию ударов и тут же отходил, вернее отскакивал. И я удивлялся — откуда такая резвость? Второй раунд за ним. Но я не устал, как в полуфинале. И в третьем раунде был, по словам Ильича, в ударе. Получалось, если не все, то большинство. А Канарейкин крепко подустал, вис на мне, вязал руки в ближнем, но делал это очень и очень умело — техника у него, конечно, отменная. И я заработал предупреждение за опасное движение головой. После этого оставалось одно — жать на полную катушку. Мне удалось раза три-четыре левой встретить его на «о’кей». Гонг застал меня в атаке. Я бил, как в мешок на тренировке. Но сила этих ударов, к сожалению, была уже не такой, как в первом раунде. «Ну, парень, поздравляю, ты справился со своей задачей. Хотя и получил предупреждение, но твои удары в концовке серий — впечатляли». И вот стоим в центре ринга. Усталые, возбужденные. Азарт боя начинает улетучиваться. И в сознании четко возникают упущенные возможности поединка. Я чувствую, понимаю с предельной ясностью, в чем мои огрехи. Невольно подумал: раз долго так совещаются — значит, намудрят. Канарейкин смотрит на пол. Он измотан до предела. И мне кажется, он не рад тому, что сейчас, так вот долго, приходится стоять в неведении судьбы своей. Во всем его облике не чувствуется ни грамма уверенности в победе. И вдруг судья поднял его руку. От обиды я не пожал руку его тренерам. Неужели такое возможно? А говорим! Ильич успокаивает, дескать, судьи ему дали возможность последний раз попасть на первенство республики, страны. Второе место тоже дает такое право. А он в этом году покидает ринг. И я спросил его: «А я-то здесь при чем?» Ильич не растерялся и говорит резко, прямо: «А при том, что не надо было зевать! Видишь — достал, а команды нет. Бей тут же еще, пока он плывет. И дело в шляпе. А ты чересчур гуманный. Видите ли, у него совесть на первом плане. Как кисейная барышня, разжалобился. На ринге надо быть жестче. Да и в жизни тоже. Учти на будущее. Без предупреждения ты чисто выиграл. А с ним — все сравнялось. И судьи отдали предпочтение более именитому». Как же так? Не надо быть кисейной барышней. Страшно представить, что может случиться, если бить уже поверженного. А где же честь, совесть? Где же гуманные принципы спорта? Есть ли они? «Надо быть жестче». И не только на ринге, но и в жизни. Может, в этом, и в самом деле, что-то есть.