Вадим Прокофьев - Наш Артем

И действительно, начавшаяся Всероссийская политическая стачка заставила царизм издать 17 октября манифест. Ликующие толпы народа явочным путем освобождали политических из тюрем. Были освобождены и цекисты.

Артем, равно как и все большевики, не верил в царские «свободы». Он понимал, что манифест — обман, уловка, к которой прибегнул царизм, чтобы получить передышку, собраться с силами и расправиться с революционным народом. И подготовка к вооруженному восстанию продолжалась.

Душно и в то же время сыро в этой клетушке, забитой до отказа спящими людьми. Артема устроили на ночь в спальном бараке Балтийского завода. Так безопаснее. Затерялся среди сотен обитателей бараков, и никакой шпик не отличит его от остальных рабочих. Думал, как ляжет на нары, так и уснет, ведь за день набегался, намаялся вдосталь. Не тут-то было. Уж на что он привык спать где придется, без одеял и подушек, в подвалах больниц и под открытым небом, но как люди могут изо дня в день, из года в год ютиться здесь, среди клопов, тараканов, в неимоверной грязи, дышать зловониями? И не случайно барак всю ночь храпит и стонет, всхлипывает, вскрикивает, а порой бормочет, смеется, плачет, и все это не просыпаясь, в тяжелом сонном забытьи.

Уснешь тут! И тревожные мысли… От них не спрячешься ни под каким одеялом.

Кровавые события в Харькове… А как там товарищи, как там Дима Бассалыго — студент-технолог? Сблизились они только в начале этого, 1905-го. Дима, как говорится, рвется в бой, горяч, да вот опыта партийной работы у него за плечами нет. Как бы не наделал глупостей.

И вот еще что тревожит — почему вчера в Петербургском комитете заговорили с ним о Харькове? Артем пытался припомнить, кто именно начал этот разговор. Похоже, он был не случайный. Недаром Красин предупреждал — в столичном комитете засилие меньшевиков, они главная опасность для тех, кто взял курс на вооруженное восстание. А он, Артем, большевик. Уж не хотят ли меньшевистские лидеры избавиться от него, сплавить в Харьков? Знают они, что он душою болеет за дела, которые разворачиваются в этом городе. Похоже, похоже!

Но, с другой стороны, действительно его место сейчас не в столице, а в Харькове. Кстати, там в комитете РСДРП тоже окопалось немало меньшевичков. А харьковские рабочие настроены по-боевому.

В эту ночь Артем так и не сомкнул глаз. Но ночные размышления привели его к твердому решению — он немедля выезжает в Харьков. Только завернет в Ростов за взрывчаткой, в Киев же съездит кто-либо из товарищей.

Артем вернулся в Харьков уже после баррикадных боев и окончания всеобщей политической забастовки. О возвращении Артема тотчас же стало известно полиции. В донесении харьковской охранки своему начальству в Петербург указывалось:

«В Харьковском комитете Российской социал-демократической Рабочей Партии снова обнаружился знаменитый оратор, нелегальный «Артем»… Нелегальный этот по виду рабочий, в действительности интеллигент, живущий без прописки в рабочем районе, и потому ведение наружного за ним наблюдения невозможно… Он недавно вернулся из Петербурга, куда выбыл из Харькова в начале сентября… Отличаясь необыкновенной способностью убедительно говорить, он пользуется большим расположением рабочих… В Петербурге, по его словам, участвовал в депутации, просившей разрешения хоронить убитых в октябрьских беспорядках. С прибытием в Харьков «Артем» возобновил собрания, из которых состоялось уже два — первое в губернской земской управе, где «Артем» собрал забастовочную прислугу больниц Александровской и Сабуровской, а также на заводе Гельферих-Саде.

На последнем собралось более тысячи человек… говорили речи Николай Клестов и «Артем». Первый обрисовал свое печальное положение после ареста 18 февраля, лишившего его плодотворной работы на социал-демократической ниве, ознаменовавшейся победой пролетариата 17 октября, а второй передал в самых сгущенных красках петербургские события в октябре, призвал к борьбе и вооружению рабочих для всеобщего восстания, которое не должно допустить Государственной думы, но вместо нее объявить Демократическую республику. «Артем» призывал рабочих входить в сношения с крестьянами и организовывать их для общей борьбы с правительством. На собрании был объявлен ответ губернатора делегатам от паровозостроительного завода и Гельферих-Саде с ходатайством о снятии военного положения. Передатчик объяснил, что губернатор назвал делегатов хулиганами и обещал арестовать, если они явятся с таким ходатайством вторично. По адресу губернатора после объявления посыпалась ругань».

Приехал Артем — охранке снова нет покоя. Она не в силах организовать за ним «наружное наблюдение», проще говоря, нести систематическую шпионскую, филерскую слежку. Не в силах, ибо филеров и шпиков в заводском районе быстро распознают. Субъектам, которые следят за Артемом, грозит смерть. Многим из них уже никогда не придется выслеживать «знаменитого оратора». Но охранка имеет другие способы шпионажа. Среди рабочих, маскируясь под революционеров, живут провокаторы. Продажная душа, еще не распознанная подпольщиками, ходит где-то рядом, участвует в заседаниях комитетов, выступает на собраниях, клянется в верности рабочему делу, а через два-три часа, воровски озираясь, незаметно вползает с черного хода в здание охранки. Этот шпион-осведомитель и информирует начальство об Артеме. Это он сообщил о его приезде, о первых шагах его революционной работы после возвращения из Петербурга. За этим сообщением последовало второе. Речь шла о положении дел в «отдельной республике» — на паровозостроительном заводе.

«На паровозостроительном заводе усиленно распространяется слух, что акционерное общество намерено закрыть завод ввиду неудовлетворительного его состояния. Надо сознаться, что действительно за последнее время, когда завод сделался очагом революционных организаций, работы на нем идут отвратительно. Рабочие произвольно и почти ежедневно прекращают работы на два-три часа и собираются для слушания речей революционных ораторов, проникающих беспрепятственно под охраной рабочих в завод. Кроме того, ценные пропагандисты под видом рабочих принимаются на завод, где они, конечно, ничего не работают, ибо не умеют, но зато успешно агитируют на заводе. Таким был на заводе одно время нелегальный «Артем». Администрация завода и местный полицейский надзиратель это хорошо знают, но умалчивают из страха…»

17 октября самодержавие разразилось манифестом, в котором народу было дано много лживых обещаний: свободы слова, собраний, организаций обществ и союзов, неприкосновенности личности. В манифесте царя провозглашалось создание «российского парламента» — Государственной думы с правом издавать законы. Ленин оценивал этот манифест не как широкий жест царизма, а как результат революционного натиска масс на царизм, который уже не мог «управлять по-старому».