Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

«Тяжелая жизнь объясняла поведение тети Дины», — подумал он. Когда она говорила, голос не был молодым, чувствовалось, что его владелицу изрядно потрепала жизнь. Слова тоже были резкими — так мог говорить усталый, недоверчивый человек. Манеку хотелось ее развеселить, заставить хоть иногда смеяться.

Маленькая комната действовала ему на нервы. Она навевала тоску, а впереди еще долгий академический год! Манек взял в руки книгу, полистал и отбросил на стол. Может, помогут шахматы. Расставив фигуры, он машинально сделал несколько ходов. Но пластиковые фигурки сегодня не радовали его. Манек запихнул их обратно в коробку с задвигающейся крышкой, и они сменили заточение в клетках на мрачную тюрьму.

Но он-то, по крайней мере, покинул свою тюрьму, навсегда расставшись с проклятым общежитием. Жаль только, что не смог попрощаться с Авинашем, чья комната по-прежнему оставалась запертой и тихой. Наверно, все еще прячется у родителей — было бы глупостью возвращаться в общагу, когда в университете царит дух «чрезвычайного положения» и продолжают пропадать люди.

Манек вспоминал дни, когда завязалась их дружба. «Шахматы — моя жизнь», — сказал однажды Авинаш. Сейчас ему грозил неминуемый шах. Укрылся ли он вовремя, поставил ли на страже три пешки и ладью? Тетя Дина тоже играет против портных, делая ходы из гостиной в заднюю комнату. И отец, принявший вызов конкурентов, которые не соблюдают правила игры и играют шахматными фигурами в шашки.

С приближением вечера в комнате стало темнее, но Манек не торопился включать свет. Его причудливые мысли о шахматах неожиданно обрели в сумерках мрачное, унылое направление. Все находилось под угрозой, и разобраться в этом невозможно. Велась безжалостная игра. Побоище на доске жизни оставляло за собой израненных людей. У отца Авинаша был туберкулез; его трем сестрам требовалось приданое; тетя Дина храбро старалась выжить после постигших ее несчастий; мать притворялась, что сломленный, с разбитым сердцем отец вновь обретет силу, будет улыбаться, а их сын через год вернется к ним, станет в подвале разливать по бутылкам «Кохлах-колу», и их жизнь снова наполнится надеждой и счастьем, как было раньше, когда Манека еще не послали в частную школу. Но мечтать можно только в детстве — прошлое никогда не вернется. Видимо, жизнь безнадежная штука, и никому не несет ничего, кроме горя…

Он с такой силой захлопнул шахматную доску, что движение воздуха коснулось его лица. Там, где текли слезы, стало холодно. Манек утер глаза и, словно надувая мехи, вновь хлопнул крышками шахматной доски, а потом обмахнулся ей, как веером.

Приглашение тети Дины к обеду прозвучало как освобождение из тюрьмы. Манек подошел к обеденному столу и нерешительно топтался рядом, пока ему не указали его место.

— Ты не простыл? — спросила Дина. — У тебя слезятся глаза.

— Нет, я просто отдыхал. — «А она наблюдательная», — подумал Манек.

— Я вчера забыла спросить: как ты предпочитаешь есть — руками или ножом и вилкой?

— Неважно. Мне все равно.

— А как вы ели дома?

— У нас ставили столовые приборы.

Дина принесла нож, вилку и ложку и положила рядом с его тарелкой, свою же оставила без приборов.

— Я тоже могу есть руками, — запротестовал Манек. — Мне не нужны особые привилегии.

— Не задирай нос! В столовых приборах из нержавейки нет ничего особенного. — Дина передала юноше тарелку с едой, а сама села напротив. — Дома у нас всегда была подходящая для случая сервировка. Приборы из серебра высшей пробы. Отец придавал этому большое значение. После его смерти многое изменилось. Особенно когда брат Нусван женился на Руби. Она перестала ставить приборы, сказав, что не надо копировать иностранцев, в то время как Всевышний наградил нас прекрасными пальцами. В каком-то смысле это верно. Хотя, на мой взгляд, ей было просто лень чистить серебро.

Во время трапезы Дина поднялась, помыла руки и принесла нож и вилку для себя.

— Ты меня вдохновил, — улыбнулась она. — Двадцать пять лет обходилась без них.

Манек не смотрел в сторону женщины, чтобы не заставлять ее нервничать.

— А завтра портные придут?

— Надеюсь, — кратко ответила Дина, не развивая эту тему.

Но потом беспокойство заставило ее вернуться к разговору о портных.

— А может быть, они нашли место получше и больше не вернутся. Чего можно ожидать от таких людей? Всего. С самого начала совместной работы они превратили мою жизнь в сплошную нервотрепку. День за днем я схожу с ума от волнения — сдадим ли мы платья в срок.

— Возможно, они заболели или еще что-то случилось.

— Сразу оба? Может, эта болезнь от спиртного? Я как раз вчера им заплатила. Никакой дисциплины, никакой ответственности. Впрочем, не знаю, зачем я беспокою тебя своими проблемами.

— Все в порядке. — Манек помог женщине отнести на кухню грязную посуду. За окном мяукали бродячие кошки. Вчера, засыпая, он слышал их мяуканье, и ему приснились бездомные собаки, нашедшие приют на крыльце магазина, и отец, который кормил их и традиционно шутил, что скоро придется открыть новую ветвь в торговле — корм для постоянных хвостатых клиентов.

— Только не в окно, Манек. Бросай в помойное ведро, — сказала Дина, увидев, что он выбрасывает объедки на улицу.

— Я только хотел покормить кошек, тетя.

— Не приваживай их, пожалуйста.

— Они голодные — посмотрите, как жадно ждут подачки.

— Ерунда. Они доставляют мне одни неприятности. Залезают в дом и переворачивают все вверх дном. Единственное, что ценно в них, — это кишки. Муж говорил, что из них делают струны для скрипок.

Манек не сомневался, что тетя изменит свое мнение, если говорить с ней о кошках каждый день, словно они люди. Такой прием использовал отец. Когда Дина отвернулась, он выбросил за окно остатки еды. У него уже появилась любимица — коричневая с белым кошка с драным ухом, она словно торопила его: не тяни, я весь день хожу с пустым брюхом.

Помыв посуду, Дина пригласила Манека присоединиться к ней в гостиной — он может там читать, заниматься, словом, делать что хочет.

— Тебе вовсе не обязательно торчать все время в своей комнате. Будь как дома. И не стесняйся попросить, если тебе что-то понадобится.

— Спасибо, тетя. — Манеку действительно было страшно при мысли, что надо идти в свою «тюремную камеру» раньше ночи. Он сел напротив женщины и стал листать журнал.

— Ты уже навестил маминых родственников?

Манек покачал головой.

— Я их едва знаю. И мы никогда с ними не ладили. Отец говорит, они такие скучные, что могут сами себя извести скукой до смерти.

— Ай-ай-ай! — Дина одновременно нахмурилась и улыбнулась, сортируя остатки тканей. На диване лежало с полдюжины примерно равных кусков, которые она подгоняла друг к другу.