Регина Эзера - Их было три

Она лежала на боку под у. Илма просто привиза-зой. Ветви её тихо шелестели в землю кольям. Телёнок тисто-жёлтым листом. И эти ненавистные жн-

щ им только вздумается. ^ немного на кухне, вы-овец у погреба. Ну, ко-,о орудовал так, что — гольдкой в руке Илма бросн-орого вечно чесались бу-жиы были вырасти рога, эрил её и теперь наслаж-'Тлма с криком принялась е. Телёнок, облизываясь, 1ла гоняться за ним по * и смешно. От этой *ла. Наконец, заиы-^ванне, напослс-сопровождал тявканьем, лась на с хо-

Смочив нож в холодной воде, 1°зала края. Затем, взяв тюбик {ышляла, какие узоры больше 'случая. Розы, несомненно, не остаётся тортом, это лакомее должно быть серьёзно, тор-1мяти покойной. Когда умерла \а торт белыми вербными ба- у* тогда была весна, сейчас вер-$на минуту задумалась, потом: овый крем, выходя из тюбика, *квамп. Закончив, Илма ото-^надпись читалась лучше, чехМ

^ио, только по краям торта дзяв тюбик, Илма хотела изо-де пальмовых ветвей, но, к со-1училось, Узор скорее походил

жаивала себя Илма, съедят Гз кондитерской…"

?! торт в фанерный ящик, прикрыла не забрались мыши, и отнесла в помявшись наверх, почувствовала: что-то под->-/

Ну, конечно, из духовки, где запекался телячий окорок, тянулась голубоватая струйка дыма. Проклятые смолистые дрова! Илма поспешно выдернула противень из духовки и, обжигая пальцы, принялась обрезать горелые куски. Только бы подливка не стала горчить!

"Ни в чём мне сегодня не везёт!"

Пока Илма ощипывала гуся, село сдобное тесто.

Пирожки получились с закалом и напоминали старые постолы. А теперь подгорело жаркое.

Из хлева доносился душераздирающий визг свиней, но у Илмы не было и минуты, чтобы покормить их, ведь телячий окорок мог тогда совсем превратиться в уголь. А ведь ещё не мыта и не сварена свёкла для винегрета. Вряд ли всё это можно успеть до обеда…

"Настоящий ад!"

Илме казалось, что она сейчас занята не обычным делом, а вертится, как белка в колосе. За всё хватается, но всё валится из рук и остаётся несделанным. Она ничего не успевала, устала и сердилась. Ни хотелось на кого-нибудь накричать, сорвать злобу, только никого возле не было.

Коров пасти было некому. Илма просто привязала их на полянке к вбитым в землю кольям. Телёнок и овцы остались на свободе. И эти ненавистные животные бродили повсюду, где им только вздумается. Когда Илма, задержавшись немного на кухне, вышла во двор, она заметила овец у погреба. Ну, конечно, на погребе уже кто-то орудовал так, что только грохот стоял! С поварёшкой в руке Илма бросилась туда. Телёнок, у которого вечно чесались бугорки на лбу, откуда должны были вырасти рога, очевидно, боднул дверь, отворил её и теперь наслаждался клюквенным муссом. Илма с криком принялась бить его поварёшкой по спине. Телёнок, облизываясь, выбежал из погреба, и она стала гоняться за ним по двору, сознавая, что это глупо и смешно. От этой мысли она ещё больше рассвирепела. Наконец, запыхавшись, Илма прекратила преследование, напоследок ударив поварёшкой Серко, который сопровождал всю эту кутерьму звонким восторженным тявканьем.

Возвратясь в кухню, Илма тяжело опустилась на стул. Пугала мысль, что ей одной не управиться с хозяйством. Ну, хорошо, сегодня ещё подготовка к похоронам, завтра похороны, а что делать послезавтра? Через два дня? В лес нужно ходить обязательно. Теперешний старший лесник попрекает за каждый невыход на работу. Грозит жаловаться лесничему…

И опять в ушах зазвенело:

"Кончено, кончено!"

Только на этот раз привычное слово обрело иной смысл.

Это было уже не предчувствие неясного, хоть, возможно, и близкого будущего. Это был сегодняшний день, от которого не уйдёшь.

Надо что-то придумать сейчас же!

Но сколько она ни думала, всё было одинаково плохо. Куда ни кинь, исход один — нужно продать большую часть скотины.

"Нет, нет, только не это!" Илма каждый раз с жаром и возмущением отвергала это решение, как человек, которому приходится разрушать воздвигнутое им.

"Никогда! Иначе исполнится именно то, о чём непрестанно твердила мать. Продать скотину…"

Илма почувствовала острую ненависть к Лиене. Ей вдруг показалось, что мать совершила предательство, покинув её теперь, когда ей, Илме, ещё приходится работать в лесничестве, когда до пенсии осталось почти пять лет… что это месть Лиены за всё… Предатели, все предатели — Фредис, Гундега, даже родная мать… Вот и теперь, после смерти, она не лежит в гробу, как все люди, — спокойно, точно во сне, с чуть заметной улыбкой, сложив руки на груди. Нет, мать лежит, немного повернувшись на бок, как нашли её застывшей там, в лесу, под берёзой. Лицо искривлено гримасой боли или страха, руки — как деревяшки. Илма хотела втиснуть в них псалмовник или хотя бы скрестить их на груди, как полагалось бы истинной христианке. Куда там! Упрямство. Пусть все видят, что не всё было честь честью!

Залаял Серко, и Илма вскочила, почувствовав себя немного отдохнувшей после недавних неприятных дум и бесконечной лихорадочной беготни и суетни. Верно — ведь надо ещё выставить на холод телячий студень!

Взяв миски, она вышла и увидела две знакомые фигуры, свернувшие на дорожку усадьбы.

"Боже милостивый! Этого ещё не хватало ко всем моим заботам! Явились! Непрошеные, незваные!"

Уже на пригорке они замедлили шаги, а потом, остановившись совсем, сблизили головы. Толстая показала пальцем на неубранные гряды. Илма тоже взглянула туда. Ну, конечно, в огороде хозяйничали гуси, щипали всё, что попадало на глаза. А эта ведьма из Дерумов, вместо того чтобы гнать их, ещё зубы скалит!

Войдя во двор, женщины завертели головами во все стороны, похихикивая над тявканьем Серко. Но когда Толстая вздумала заглянуть в хлев, куда прежде из-за Нери и нос боялась сунуть, собака, вероятно, возмущённая таким нахальством, неожиданно вцепилась ей в подол юбки. Толстая отскочила назад, опешив от неожиданности, и налетела на Илму, чуть не выбив из её рук миску со студнем.

Затем обе, перебивая друг друга, затрещали, что нынче они приехали на уборку картофеля немного раньше обычного, дескать, пока хорошая погода стоит, а то скоро начнётся ненастье, а Илме, наверно, приятнее будет, если картофель уберут посуху.

Илму так и подмывало осадить их, сказав, что она не приглашала их приезжать раньше, но она удержалась и тихим скорбным голосом сообщила, что умерла мать и они угодили не на уборку картофеля, а на похороны. К великому изумлению Илмы, для женщин это не было неожиданностью. Они чуть ли не обрадованно переглянулись, и вдруг Маленькая извлекла из недр своей сумки чекушку водки и кусок чайной колбасы и, отдав это Илме, пояснила, что это их доля поминального обеда. Пусть не побрезгует.