Регина Эзера - Их было три

Изумлённая Гундега увидела, что там нет никакой записки, только пачка денег — несколько зелёных пятидесятирублевок и синих двадцатипятирублёвок. Виктор уставился на них, точно впервые в жизни видел деньги. Потом поспешно собрал их, сунул обратно в конверт и, ни слова не сказав, выбежал, оставив Гундегу одну.

Она медленно пошла вслед за ним, попрощалась в кухне с его матерью и спустилась во двор. Виктора нигде не было видно, не сидел на скамейке и Виталий. К ней приковыляла только маленькая Муха.

Лето прошло. Так всегда бывает — лето промчится, как порыв тёплого ветра, а зима тянется, медленно бредя по сугробам.

Наступил сентябрь с первыми холодными осенними дождями. Как-то утром во второй половине месяца земля даже покрылась инеем.

"Сегодня ровно год, как я приехала сюда", — подумала Гундега, идя на работу.

Как бесконечно давно это было, точно в далёком детстве, когда она приехала сюда со своими тяжёлыми чемоданами и взволнованно глядела вслед уходящему автобусу. Тогда она лишь несколько часов назад простилась с родной Приедиеной, и Порнеши казались ей чуждым, незнакомым миром. И всё, что она видела, она поневоле сравнивала с близким, единственно знакомым — с Приндиеной. Тогда Гундега чувствовала себя связанной с ней тысячами воспоминаний, и только одиночество тихой бабушкиной комнаты отпугивало её.

И всё это минуло. Теперь Приедиена — её детство, прошлое…

Гундега шла по утреннему холодку на ферму, а навстречу ей нежно алел восток — за горизонтом пряталось солнце. И хотя прошёл ровно год, как она сюда приехала, для неё это был обычный будничный день, заполненный работой, заботами, когда часы летят со скоростью минут.

Впрочем, был один человек, которому этот день казался очень долгим и минуты тянулись бесконечно, как усталые путники, несущие невидимый груз.

Это была Лиена. Встала она рано, ещё затемно, чтобы успеть всё сделать. Гундега подоила коров, помогла покормить свиней и ушла. Позавтракав и захватив с собой узелок с едой, отправилась в лес Илма.

Когда сошёл иней, Лиена, как обычно, выгнала скотину на пастбище, но, посидев немного у опушки леса, почувствовала внезапно такую слабость, что не в силах была подняться. Под ложечкой ощущалась странная пустота. Удивительно! Временами Лиене казалось, что она летит по воздуху, не чувствуя своего веса. Но стоило лишь попробовать встать, и всё тело наливалось свинцовой тяжестью, как камень, на котором она сидела.

Лиена видела, что скотина направилась прямо в огород, но у неё не хватало сил встать и повернуть её обратно. Она только кричала, кричала, но почему-то не слышала своего голоса. Смотри, Бруналя уже забралась в морковь, овцы теребят и растаскивают стебли бобов, сложенные за сараем в копну.

— Бруналя, Бруналя! Куда!

Ни звука. Только в ушах непрерывно шумит лес или река.

Люди говорят, море тоже шумит и очень красивое оно. Лиена никогда не видела моря. Наверно, умрёт, так и не увидев. Может, и в самом деле красивое…

— Бруналя!

Даже Серко, почуяв что-то неладное, принялся лаять. А коровы и внимания не обращают на тявканье какого-то щенка.

"Ох, как шумит! Наверно, море!"

Лиена не слышала уже лая Серко, не видела коров, она лишь прислушивалась к убаюкивающему шуму. Хотелось заснуть, забыться, ни о чём не думать.

Но вдруг она вздрогнула оттого, что загудели колокола. Шум отдалился, теперь он доносился: как монотонный аккомпанемент. Колокола звали, будили, кричали где-то внутри самой Лиены. Нет, это же сердце, сердце бьётся…

Серая пелена перед глазами разорвалась пополам, и она снова увидела коров в огороде… Нет, надо идти, нельзя сидеть сложа руки. Она попробовала было опереться на палку, но та выскользнула из её одеревенелых пальцев. Лиена нагнулась за ней и упала. Палка лежала тут же перед ней, руки, цепляясь за траву, тянулись к палке и не могли схватить. Лиена поползла вперёд и вдруг почувствовала в руке гладкий конец палки. Наконец ей удалось подняться на колени. Она стояла перед белым камнем, словно молясь ему — холодному, равнодушному, не могущему служить опорой. Собрав последние силы, дрожа всем телом от напряжения, она поднялась на ноги.

Кружился лес, кружился дом, земля качалась, словно вода в бурю. Собрав последние силы, она побрела к огороду, боясь упасть, чувствуя, что подняться ещё раз ей уже будет невмочь. Она погнала скотину к хлеву, поминутно хватаясь то за яблони, то за изгородь. С невероятным трудом ей удалось, наконец, загнать скотину в хлев, но у порога она снова упала на гладко утоптанную дорожку. И вдруг, словно последняя вспышка гаснущего костра, мозг озарила мысль: "Коровы-то остались непривязанными", затем всё угасло. И уже не разум, не мысль, а непонятная подсознательная сила погнала её в дом. Лиена ползла, таща за собой развязавшийся фартук, словно птица сломанное крыло. Добравшись до кровати, она рухнула на неё ничком, как была — одетая, в тех же резиновых ботах. Все двери так и остались открытыми настежь.

Очнувшись, Лиена сообразила, что уже вечереет. Лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь занавески, нарисовали на противоположной стене причудливый тонкий узор. Кругом царила глухая, пугающая тишина, только за стеной, в комнате Илмы, часы отсчитывали секунды. Лиена поднялась, спустила на пол ноги, удивившись, что ещё способна на это. По комнатам беспрепятственно, точно живые, но незримые существа, гуляли сквозняки.

Нет, там был ещё кто-то, Лиена услышала шаги. На крыльце застучали сапогами. В дверях показалась Илма.

— Где у тебя скотина! Заглянула в хлев — нет, дверь настежь!

Лиена молчала, неподвижно уставившись в лицо дочери. Илма напрасно ждала ответа, чувствуя, как недоумение уступает место нетерпению и досаде.

— Ну, что уставилась! Отвечай, когда тебя спрашивают!

Молчание.

Илма злобно топнула ногой.

— Или язык отнялся? Где скотина, спрашиваю?!

— Я не знаю…

— Как это — не знаешь?

Лиена вдруг увидела совсем близко лицо дочери, искажённое лютой злобой. Глаза, лоб, рот с топкими губами, острый подбородок…

— Мне стало нехорошо… я прилегла. Наверно, в лес ушли… — еле слышно проговорила Лиена, продолжая неотрывно глядеть на Илму.

Та в бешенстве закричала:

— И ты… ты мне так спокойно говоришь об этом?! Не-хо-ро-шо ей! Заварила кашу, а теперь ищешь разные причины? "Нехорошо"! А кто меня щадит, когда мне нехорошо?! — но Лиена продолжала молчать, и тут Илма окончательно потеряла самообладание: — Упрямишься?! Где, где, где моя скотина?! Отдай мою скотину!

У Лиены только слегка дрогнули белёсые ресницы, как иногда бывает у спящего человека, когда его век коснётся яркий свет. Взгляд остался невыразительным, безжизненным.