Нгуги Тхионго - Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Муго не мог бы сказать точно, сколько времени проспал; его разбудил стук в дверь. Он удивленно открыл глаза и сел. Кто бы это мог быть? Стук повторился. Муго нехотя поплелся открывать, но на полпути остановился, потому что нечаянно задел лампу — и она потухла. Внезапная темнота напугала его еще больше, чем стук в дверь. Он принялся искать спички. Когда постучали третий раз — настойчивее и продолжительнее, он подскочил к двери. Открыл и отступил назад, давая дорогу полицейским. А сам снова принялся на ощупь искать спички.

— Сейчас я засвечу лампу, — пробормотал он, украдкой разглядывая застывший на пороге силуэт.

— Не нужно, — отозвался тихий голос. — Хватит и угольков в очаге.

— Кто ты?

— Тс-с! Не кричи. И не бойся.

— Кто ты? — повторил Муго, стараясь припомнить, чей же это голос. Человек коротко и нервно засмеялся, и Муго почувствовал вдруг, что замерз. Он наступил на спичечный коробок, поднял его и хотел было чиркнуть спичкой, но человек властно зашептал:

— Не надо. Кругом солдаты и полицейские. Он убит!

— Кто?

— Районный комиссар.

— Робсон?

— Да. Я пристрелил его. Я давно задумал…

Почему-то в этом шепоте Муго почудились слезы.

Спички выпали из рук. Он нагнулся за ними машинально, думая совсем о другом. В животе похолодело, по телу пробежали мурашки.

— Я все-таки зажгу лампу, — произнес он глухим голосом.

— Как хочешь! Я-то привык к темноте… Как думаешь, станут они ночью обыскивать хижины?

Наконец Муго справился с лампой и перевел взгляд на гостя.

— Кихика! — невольно вскрикнул он.

На Кихике была старая, рваная шинель — из тех, что привезли солдаты с последней войны, теперь их донашивают старики, — и грязные теннисные тапочки. Из-за густых коротких волос черты лица казались крупными, резкими. Муго отшатнулся назад, прислонился спиной к потолочной подпорке.

— Я не думал увидеть тебя.

— Ты извини, — сказал Кихика, обводя глазами хижину. — Я не хотел, чтобы они выследили меня в лесу. И еще мне нужно было с тобой повидаться, давно хотелось поговорить.

— Вот стул.

— О, я привык стоять. Дни и ночи на ногах…

— Почему?

— В лесу дремать не приходится.

— Зачем я тебе? Я ничего не сделал, — взмолился Муго.

Но прежде чем Кихика успел ответить, снова донесся свист и крики. Кихика, выхватив револьвер, нырнул под кровать. Муго бессильно рухнул на стул, чувствуя, что готов зарыдать в голос. Его поймают с поличным, найдут преступника в его доме… Лампа горит… Он быстро задул ее. Хижина снова погрузилась во тьму. Свист и голоса затихли. Кихика вылез из укрытия и шагнул к очагу. В красном отсвете углей его силуэт казался огромным.

— Мы не убиваем без разбору, — продолжал Кихика, точно и не прерывал разговора. — Мы не убийцы и не палачи, вроде Робсона, чтобы лишать людей жизни ни за что ни про что. — Он говорил быстро, нервно расхаживая взад и вперед. И этот человек сжег Махи! Это им так восторгались женщины на митинге!

— Мы лишь защищаем себя. Если тебя ударят по левой щеке, подставляй правую. Год, два, три — и вот уже шестьдесят лет. И вдруг — такое всегда происходит внезапно — ты говоришь: "Хватит!" Ты становишься спиной к стене и отбиваешься. Наконец вспоминаешь, что ты мужчина. Думаешь, нам доставляет удовольствие драться за пищу с гиенами и обезьянами в лесу? Мне тоже дорог уют домашнего очага и женская ласка. Но мы вынуждены убивать, чтобы враги черного человека заснули вечным сном. Они говорят, что у нас силенок мало. Говорят, что против бомб нам не выстоять. Если мы поддадимся малодушию, то никогда не победим. Я презираю слабых. Их затопчут до смерти. Я презираю трусость наших отцов, не могу гордиться их памятью. Не сегодня-завтра хилые и трусливые исчезнут, их сотрут с лица земли. Сильные люди будут править страной. У наших отцов не было причин не верить в себя. И слабые обретут силу. Почему? Потому что люди, объединенные верой, сильнее бомб. Они не содрогнутся и не побегут при виде вражеского меча. Напротив, они обратят противника в бегство. Это не лепет безумца. Ни убеждения, ни мольбы не заставили бы фараона отпустить детей Израилевых. Но в полночь господь поразил всех перворожденных на земле Египта, от первенца фараона, восседавшего на троне, до первенца пленника, томящегося в темнице. И весь первый приплод скота. И на следующий день фараон их отпустил. Наша цель — посеять панику в стане врагов. Сражать белых отравленными стрелами днем и ночью. Чтобы кровь леденела в их венах, чтобы они не знали, где ждет их новый удар. Вселить страх в сердца угнетателей.

Он говорил и говорил ровным голосом, забыв, казалось, о Муго, о грозившей ему опасности, словно одержимый изливая горечь и боль в безудержном потоке слов. И каждое из них подтверждало подозрения Муго: перед ним сумасшедший.

— Думаешь, мы не боимся смерти? Боимся. Ноги сделались ватными, когда Робсон окликнул меня. Каждую секунду я ждал, что получу пулю в сердце. Я видел, как перед боем люди мочились в штаны и сходили с ума от страха. А животный страх умирающего — что может быть страшнее? Кто-то погибнет, но ради жизни других. Во имя этого стоит идти на Голгофу. Иначе нам суждена рабская доля — навечно остаться водоносами и дровосеками у белого человека. Выбирая между свободой и рабством, настоящий мужчина предпочтет свободу, даже если бы ему пришлось заплатить за нее жизнью.

Он вдруг замолчал, словно только сейчас заметил Муго. Муго сидел напрягшись, опустив голову. Он не сомневался, что сегодня же ночью его уведут полицейские. "Кихика — безумец, безумец", — думал он, и страх все рос.

— Чего же ты хочешь от меня? ("Пусть говорит! Сумасшедший не так опасен, когда говорит".)

— Нам нужна сплоченность. Белый человек знает это и пытается нам помешать. Поэтому и переселили вас сюда из родных деревень. Белый человек хочет оградить "лесных братьев" от народа, единственного источника нашей силы. Этого допустить нельзя. Мы должны быть едины. Я приметил тебя еще в старом Табаи. Ты человек самостоятельный, много видел лиха. Именно такой нам и нужен, чтобы организовать в новой деревне подполье.

Муго содрогался от каждого слова Кихики.

— Я… я никогда не принимал присягу… — заикнулся было он.

— Знаю, — ответил Кихика. — Но что такое присяга? В иных случаях, верно, она необходима. Есть люди, которые не могут сохранить тайну. Знаю таких. Достаточно взглянуть человеку в лицо… И другие бывают: принял присягу, а теперь лижет белым пятки. Нет, присяга только укрепляет ранее принятое решение. А решение сложить голову за свой народ принимается сердцем. Присяга — водичка, ею кропят голову при крещении.

Муго вспомнил, что дверь не заперта. Поднялся, прошел мимо Кихики и припал к замочной скважине. Можно выбежать наружу и позвать полицейских. Но у Кихики револьвер, тот самый, из которого он только что прикончил Робсона. Муго запер дверь и вернулся на прежнее место. Неужто это не сон, не кошмар? Человек, сжегший Махи, убивший Робсона, — здесь, в его хижине! Он чувствовал, что должен как-то ответить Кихике, но ему ничего не шло в голову. В деревне мертвая тишина. Кажется, что не было ни свиста, ни выстрелов. Но Кихика по-прежнему здесь, и он уже дышит ровно, уже не мечется по хижине. Внешне он совсем спокоен. И это не призрак, это он сам!